Случайно увиделось - сегодня день его смерти, 8 лет прошло..
Тексты Е. Шестакова. Не знаю, читал ли их Евдокимов, но при прочтении вспоминается. Пусть земля будет пухом, а вам - радости.
УТКИ
Нормальны-то люди, Миш, на охоту с собакой ходют. Да. А я вот со старухой своей пошел. Да ну привязалась, блин! Возьми да возьми ее! На охоту-то. А то, грит, последний десяток уж на земле живу, а на охоте-то ни разу и не была. Желаю, грит, однуе хотя бы уточку подстрелить. Дробиночкой. В крылушко. Не насмерть, а так... На память. Я грю: ты чо, старая, совсем что ль мозгами одровянела? Охотница, блин! Иди давай вон лучше картошку чисть. Ногтями. Ножик-то потеряла! Или огород вон вскопай давай. Заодно ворон распугашь. А то они, окромя тебя, никого уже не боятся. На охоту она... Снайперица, блин, е-мое, твое, наше... Сперва вон в фаянсову утку попадать научись! Следопытка... Путные то старухи семечки вон на лавках клюют да носки по километру в день вяжут. А эта шары выпучила да в ор: возьми да возьми! А не возьмешь, грит, дак я участковому-то доложу, у кого самый большой в Европе самогонный аппарат! А председателю, грит, скажу, кто его курям на крыльях звезды нарисовал. И агроному, грит, объясню, кто ему к мотоциклу замест руля рога лосиные присобачил. И суседям скажу, кто ихное белье из шлангу поливал, так что оно месяц сохло. Как это называтца-то, Миш? Шантаж? Да, вот така она шантажовка. И главно, хитрая така! Я, грит, помогать тебе буду. В биноклю глядеть. И в свисток крякать. Чтоб утки к нам летели, а не от нас. Ага. Ты, грю, на гитаре ишо играй. Пускай думают, что туристы. Ну-к, чо теперь... Пришлось ее все-тки взять. Разболтает жа все. Участковому. А ить лодка-то у меня, Миша, хлипенька! А старуха-то наоборот! Она ж, Миша, в избу-то когда входит — ее ж сразу во все окна видать. Сколь с ей живу, столь боюся, что ночью щекой раздавит. Это у их порода така. Огромная. У ее мать-то знашь кака была? Хо-о-о... В ей пудов было больше, чем во мне кэгэ. А на этой когда женился, дак в ее туфлю три литра браги вошло! Ох, лучше б захлебнулся бы я тогда... Чем мучиться так. В лодку-то она сяла — дак с обоих бортов свисает. Я даже мотор заводить не стал. Ветер ей в спину дунул — и поехали. Ага. Так даже лучше, без грохоту. И быстрей. Я грю: полный ход, растопырь фуфайку! И как мы с ей, Миша, супротив теченья-то врезали! Острова-то мимо, как мухи — фить, фить! Деревня в минуту кончилась, скрылася, на плесо выплыли. Я, значит, в лодке сидю посеред реки взади, она в ей жа поперек себя спереди. Тоись, Миш, она навроде что капитан, а я так себе, пуговка от кальсон. Деловая вся така! В бинокль в обои дырки одним глазом глядит. Другим мне подмигиват. Мол, вон у тебя кака старуха-то боевая! Мол, мы этих утков не тока два мешка настреляем, но ишо и три мешка в плен возьмем. Рядом с курятником утятник ишо построим. Дикий. И по карте, знашь, кажные пять минут чего-то сверяется. Думат, наверно, что утки там обозначены. И кажные три минуты гудок дает. Ну, супу-то горохового поела. Вот. А тут за плесом на острове глядь — Санька ходит. С ведром. Грибы, что ли, собират. Подберезовики, там, подрейтузовики... Нас-то с ей увидал, как давай на всю реку изгаляться! Эй, грит, на крейсере! Эй, на катере! Эй, в тазике! Изгаляется, гад. В смысле, изгалялся. Я до сих пор, Миш, не пойму, как ружье-то у ее в руках оказалось. Оно ж у меня лежало. В ногах. Ох, даже испужаться толком-то не успел! Одна тока мурашка на спину выбежала. Как оно, Миш, даст-даст! С обоих стволов-то сразу. Бах, бабах, ох!! Вижу тока, в смысле, слышу, как оно мимо виска просвистело. Ружье. И в водичку — бряк! Хорошее ружье-то было. Новое. По уткам-то я с его не успел, а по лодке-то вниз в самый нос она из его ка-а-а-ак даст! — вот така вот дыра, как у слона, не совру. И вода сразу снизу-то как попрет! Я ору: затыкай дыру, говяжья душа! Собой затыкай, больше нечем, дыра большая! А она "боюсь"-то не может уже сказать, заикается со страху, "баю-баю" да "баю-баю". Я грю: заткни хайло! И дыру! И на борт не вались, потопнем! А тут вдруг ливень как сверху даст, дождичек проливной! А в дыру-то вода хлобысть! А она-то из обеих глазьев слезьми-то брызь! Да, чего там... Короче, утопли на хрен. Ну, там с метр, правда, было до дна-то. Машину потом пригнал, вытащил. Лодку-то. Со старухой. Она ж боялась на берег-то выходить. Там жа я. Без уток, без ружья. Вот и все оно, Миш, отохотился с этих пор, все. А и черт с ими, с утками! Я так считаю, куры вон есть, и хватит. И ладно. Правильно? Люди ж вон не зря ж поди говорят... Как там? Лучше синица в руке, чем дятел в жо... Ох-х! Да тьфу на их всех!!

НОЧЬЮ

Ну, слава Господи, день хороший был, теперь можно и похрапеть. Ы-ы-ы-ха-ха-а-а... Теперь и всхрапнуть... можно... Ы-ы-ы-хо-о-о... Вчера-т об эту пору не спал ишо. Ишо возился. С ей. Да уж, како там сон... У ее жа титьки-то вон каки! Огроменные! С ей поспишь, как жа... Прям уж не знал, чо с ей делать. И эдак ее, и так. А она не дает! Молока-то. Корова-то. Титьки все поопухли, мычит, не доится, то ли сожрала чего... то ли выпила... Завтра к ветеринару ее свожу. С титькими. Может, это... отремонтируем. О-о-о-ха-ха-а-а... а...а... А! А! Апчхи! О, ежики колючи... В носу сверьбит! Апчха-а! Надо жа... До сих пор действует. Чх-хух-х! Ф-фу-у... Все-тки перебрал я нонеча с порошком. Как нюхнул — аж нос чуть не отвалился! Ядреный порошок, крепкий. Кака ин... Чх-х-ху-у!! Кака интересна штука-то получилась! Постираться хотел, порошок с полки достал, да на себя и просыпал. Полпачки. Побежал, умылся, глядь — родимого пятна нет. Но. Такое вот хрен-брюле. То ли порошок с отбеливателем, то ли пятно не родимо было... Мишк! Я те подушку-то дал? Ага? Ну, хорошо. Тогда спи. Тогда, значит, как говорится, заупокойной ночи. О-о-ха-а... Как говорится, баю-баюшки-баю, завтре встретимся в раю. А кто спит не с нами, тот спит против нас. А... А наволочку дал? Дал? Тогда спи. Тогда — ы-ы-ых-х! — как говорится, чтоб спалось нам так же сладко, как под холмиком с оградкой. Нда-а... Прям вот как тока лягу, так сразу в бошку эти всякие лезут... перья! С подушки. Тыкаются везде. Шшикотют. Прям будто не пером набитая, а курями. Да ты-то спи, я те пухову дал, новую. На ей не заметишь, как и уснешь. Важная подушка, для торжественных случаев. Нда. Но! Сват вот мой когда помер — под голову ему клали. Ага. Чо вскочил? Ежли попить, то вон, в ведерке. Попей. Холодная. Прямо аж зубы ломит. Обои. Да-а-а... Не-е-т!.. Свату-то, когда помер, под голову другу клали. У тебя ить там на подушке кто вышиты? Цветки? Ну, вот. А у его пчелки. Или мухи ли... В общем, летали вокруг его. На подушке. О-о-ха-ха-а... Спи, Мишок. Завтра в семь часов тебя разбужу. Лодку возьмем, мотор поставим, червячков накопам. Хорошо. Я грю, хорошо, что мы их, а не они нас. Хо-ох... что-ж тако-то... Прям как лягу, так все эти-то в бошку лезут... блохи! Тут-то, правда, их нет. А как под навесом заночеваешь — так и скочут, и скочут! Крупные такие. Как все враз скакнут — так и задавить могут. Ну, в избе-то их нету. Ни одной. Даже странно. Кто тогда кусат, ежли нету... Тебя не кусают? Нет? Тогда спи. Ежлив укусют — скажи. Чо-нибудь. Мож, отстанут. М-м-м-хо-о-о... Намаялся седни. Много накосил. Там у нас трава жирна растет, высока. На кладбишше. Там у нас хорошо. Тихо, прохладно, темно. Да-а... Зря я, наверно, вылез. Я грю, зря я из колхозу-то вышел. Щас бы, может, и не косил бы, а должность каку руководящу имел. Но. Мне ить давно ишо в Бийске цыганка на базаре брякнула: будешь, грит, ты важная руководящая птица — председятел! Эт начальник по-ихнему, по-цыгански. Да-а-а... Не-е-ет! Кого там... С меня нонче начальник, как с беременного зайца майор. Украсть-то не могу ничего. А щас тока так. И лозунг нонче один: клади на всех, ставь на себя. А для нас, пенсионеров, другой: кто не работает — тот не ест. Одно слово — дерьмокрады. Все поворовали. Даже эту... армию... и ту в горстях вынесли. Логики-то в голове у их нет. Думать жа надо. Армию сократили, китайцы нападут — а урожай убирать некому. Но. Теперь, того гляди, китайцы суды к нам придут. В избу. Ох-хо-хо-о-о... (закрывает глаза). Так от придут — а нас дома нет. Они нам тук-тук — а мы им ту-ту. Уехали. На рыбалку. Втроем. Ты...я...и...и рыба. (засыпает) М-м-м... Хр-р-р...А-а-а... А...А! А! Клюет! Клюет! Давай. Тяни. Ишо тяни. Ишо. Сильней тяни. Сильней! Тяни! М-м-м... Ну! Ну! Хватай! За хвост! Опа! Опа... О, паскуда... Ушла. Греби! Греби! Быстрей! Весла! Весла где? Нету? Мотором греби! О! А! О! Тонем! А! Тону! А! А! Апчхи!!! (просыпается) Ах! Ох! От так сон... Слышь, Мишк, приснилось-то чо! Будто б мы с тобой русалку ловили. На мотыля. Здоровая такая! Рыбаба. А потом по речке поплыли. Сперва на лодке. А потом на тебе. У тебя жа перепонки большие. Между пальцев-то. Быстро так плывем, аж бескозырку сдуват. У меня. Аж даже портки с заду смыло. У тебя. А я, дурак, возьми и скажи: "Хорошо плывем, Мишка, быстро!" А ты, дурак, возьми, да рот-то раскрой. Ага! — говорит. Воды-то и заглонул. Полреки. "Титаник", блин. Носом втянул — и все. И песец твоим норкам. Захлебнулися. Прям еле соскочил с тебя. Еле выплынул. А ты — нет. Грустный такой, пузыри пускашь и рукой с перепонкими на прощанье махашь, махашь... "Варяг", блин. Хрен тя поймешь — то ли утонул, то ли со своими остался. Ихтияндер, блин. Хрен тебе завтра, не лодку, пешком пойдем! А то последне время чо ни приснится — то сбудется. Степановна вон кольцо-т свое в колодец жа уронила. А мне в аккурат перед тем приснилось — подхожу к колодцу, хочу воды взять — а мне оттуда: "Четыреста рублей литр". Да-а-а... Не-е-ет... Скока ни приснилось — все посбылося. Но! Вчера-то тожа. Будто б мы с тобой по лесу идем, комаров полно, я их на себе бью, а ты им наоборот — гули-гули! Значит, завтра, рыбу буду ловить. А ты наоборот — кормить. Нда. Ты какого года-то? Писят семого? Тире девяносто пятого. Ну, спи. Спи спокойно. Отдыхай. Расслаблевывайся. Эт те не в городе в дыму под уличну стрельбу шары пучить. Тут и тихота, и природа, и воздух хороший, и народ спокойный, бандитов-то не быват. В основном. Сашка жа, сусед-то мой, он жа в основном не бандит. Так, дурак просто. Седни мне говорит: ежели, говорит, со мной не выпьешь — я те, дед, кирпич в окно брошу. А я что, Чингачгук, что-ли — на мотоцикле из горла утром без закуси муравьиный спирт пить? В район с им ездили. Он за водкой, а я это... сзади. До-о-олго ехали. Пока колесо не грохнуло. Я ишо подумал: дорога-т плоха, как бы колесо не порвать... А он грит: с тобой, грит, за чо ни возьмись — все уронишь. Я, грит, на тебя в ужасной обиде, ночью в окошко кирпича жди. Диськобол... Ладно, все, спи. Тока голову лучше под подушку, ага. Мало ли чо. Кирпич все-тки. Стекло-то я себе вставлю, а вот глаза тебе... Ы-ы-ы-ха-а... Как вот прям лягу — так вот сразу в голову эти лезут... картошки. Я же сегодня два раза ужинал. Без тебя и с тобой. Завтра один раз буду. Без тебя. Чо вертисся? Ты сильно-то не вертись. Она ж, койка-то, стара. Сильно дернесся — опять рухнет. Так в подпол и улетишь. Прямо к им... к мумиям. Мумии там. Штук сорок. У меня жа кот-то мышей не жрет, в подполе складыват. Ххо-о-о... Хха-а... А когда с гостей кто ночует, он одну-две приносит и на подушку ложит. Ложит и ложит... Когда мышей, а когда это... просто ложит... Ы-ы-ых-х! О! Сон идет. Вот оно и неплохо. Само время поспать. Ты спи. А то на рыбалку неспамши топать — это жа кака... это жа пись-пись... письписьпективное дело. Хху-у-ух-х... Да-а-а... Не-е-ет... Ежли ты у меня в гостях — то сперва выспись как следовает, а уж потом мы с тобой ага... Таки каникулы оттопырим — до самых лысых волос помнить будешь...

УЖАС

Значит-от, с дома на двор-т пошел... Че жа... А, ну квасу перепил сослегка! Она же квас хороший ставит, моя-то. Хороший квас, меньше банки никто не пьет. Я дак замучался прямо с им. Перепиваю всегда. Хороший квас. Ядреный. Аж эта... Как евреи-то говорят... Пейсы колом! Ага. От, значит, на двор пошел, с квасу-то. Но. Иду ишо так и про себя арифметику-то решаю: ежли пять кружек выпил, то скока из их надо слить, чтобы с койки до полсемого не встать. Иду, значит. А чуни-то ее обул в темнотях. Они ж ноги-то не видят, чего обули. Иду, спотыкаюся. У ее ж нога больше. В длину. Главно, сама-т маленька! Вот как платок белый оденет да на дворе промеж курей встанет — не отличишь! А нога как у трахтора. А у меня-то на двор ходить валенки обрезаны есть. Три штуки. Левый, правый... и третий. Кто жа... А, ну, Федька, поди, оставил! Племянник. Он жа приезжал-то в нормальности. А уехал в гипсу. И без очков. Тожа, хрена те в колена, альпинист выискался! На сосну полез, хлоп те в лоб! Таки виды, говорит, у вас тут хорошия, панорамы! Лучше б на баб залазил. Там видов-то поболе быват. Хочу, грит, с высоты птичьего помета на камеру отобразить! Тожа мне, Сенкевич в Атлантиде, блин... Так она на ветке и осталась, камера. Без парашюта, но до-о-о-олго с сосны-то падал. Соснонавт, блин... Хорошо хоть, живой. Две недели в районной-то провалялся. В этой... страмотологии. Ково жа... А, ну, тоись, валенки! Не нашел, тоись. Ееными чунями подобулся да вышел. В сортир. Щас, думаю, дойду и... обратно пойду. Чтобы, значит, ночью излияния в мозг не было. А у меня будка-то сукина как раз вот наспроть дверей. Как выдешь — от тут она в цепях и сидит. Пес-то мой. Верней сказать, психа. Потому что сука. Ну, тоись, пол у ей не кобель, а другой. Женский такой. В основном. Скромна така собачка, незаметная, тихая — кто не знат, быват, и ноги об ее вытрет. Вот. Не помню, че у ей за порода така, не разбираюсь я в их. Но толку-то никакого с ей, глупота одна. То в будке застрянет... Да дрожжей в миску набросал кто-то! То током ударит... Да провод с земли отрыла и давай с им играть! Под ногами. У почтальонки. С пенсией пришла, значит. И с контузией убежала. Скрозь забор. Вот. Итого, значит, в сортир я пошел, ага. Не щас, а тогда. С избы-то вышел, по дорожке себе иду. Щас, думаю, старый-то повылью, нового-то долью. Иду, значит. Она тут у будки своей лежит, грызет че-то. Я иду себе. Тут она так лежит и че-то там хамкает, кость каку-то. Себе так иду в сортир. Вдоль ее. Сзади-то у ей тихо, а спереди зубами хрустит. Сука как сука. Я иду. Она вот где находится, прямо там и лежит. Вдоль себя. Грызет че-то. Я грю: че, сука, лежишь, грызешь? Она молчит. Тока хвостом вилят. Дескать, лежу, грызу! Я — мимо. У меня уже и крантик с резьбы срыват. Квасом. Сам-то мимо иду, а голова-т повернулась. Наружу. Глянуть — а чой-то она там едит? И — от прямо знашь, аж чуть на месте не расплескался! Мотрю — батюшки! — а кость-то у ей во рте — человечья! От так... От такие тебе новости дня. Не куренка, не свиненка, ни даже кошку не задрала — человека! Аж ить меня прямо слезьми прошибло. Закапало совсюдова... Да как жа это теперь?! Че жа делать-то? Собственна собака людя загрызла! Стою, реву, весь ходуном, башка трясется, руки там сами че-то расстегнули, стою, со всех дырков фонтанироваю. А она, паскуда, грызет! А мне прямо страшно ей в рот смотреть! Тока и думаю про себя: кто там у ей? Почтальонка? Сусед? Или воры каки забрались? А ноги-то отнялись у меня. Умами-то понимаю, что в кладовку надо идти, топор взять. Оно ж теперь она людоед! Прибить надо, пока ишо на кого не кинулась. Не могу. Так от, знашь, носки на себе чую, а ноги — нет. И сердце где-то в башке стукатся. Об глаза. А она, паскуда-то, людоедиха, кость-то эту сронила — и на меня глядит. Ну, думаю, все. Щас тепленького откусит, к утру холодненького доест. И виды, виды перед глазами-то! Панорамы! Прям как сверьху всю свою жисть увидел. Как вот она шла-шла да и кончилась. У ей в брюхе. А сам-то уже лежу. С ног попадал. Дышать не могу, дыханию-то спернуло всю. Сердце прям из горла лезет. Ну, думаю, щас тока еще разочек вздохну — и все. И зажмурюся навсегда. Бери их и вставляй мине куда хошь, свечки-то. Бери их и надевай мине куда хошь, венки-то.

Хо-х-х-х! Все-тки хорошо, что я не этот-то... Не индеец. Топор-то плохо кидаю. Кое-как, знашь, поднялся, за топором сходил, топором-то намахнулся на ее и... Слава те, Господи, не индеец! То ли рука дрогнулась, то ли чо... Щас от как подумаю, что я ж ее запросто убить мог — так аж слезы аж прямо это... проистекают. Ить она мне, чо там ни говори, жена... Да кака собака!! Причем собака?! Да старуха моя!! Это ж она челюсть-то свою обронила, а собака нашла! О-о-о, с полчаса за ей с топором гонялся... Все никак отойти не мог. Слава те, Господи, вертючая она у меня. Скока за ей по избе бегал, так ни разу толком и не прицелил. Бегучая така — ни разу не догналась. Щас-от новую себе вставила. Железную. Как исть содимся, под расписку ей выдаю. Поела, почистила — сдай обратно. От греха. От так от. Правильно ведь люди жа говорят... пословицу-то эту... как ее... Береги челюсть смолоду! Во.

БАЛАГУР

Хо-о-о, да ты, Мишка, смеесся надо мной! Ну како оно на хрен теперь здоровье! Оно теперь, Мишка, тако здоровье, что дыши-не дыши — один хрен на живого-то не похож. Я ить, Мишка, знашь, каких годов-то? Хо-о-о... Наклонись, чо скажу. Старый я, Мишк. Мамонта — вот как тебя видел. Да чо ж я врать-то те буду!! Хо! Я, Мишк, из дудки не стреляю, кошку не запрягаю и против ветра не вру. Говорю мамонта, значит, мамонта. Настояшшего. С рогами. А кто сказал "на лбу"? Конечно, во рту. Бивни, да! Полный рот, в три ряда, все коренные. Эти мамонты — это ж раньше обычное дело было. В стары-то времена. Ить они тут раньше такими кучами рыскали — хрен сошшиташь. Да и шшитать-то мы тогда не умели. Дикие ж были. Эти... практикантропы! Не умели шшитать. Ну, рази тока до двух. Когда охотились. Два раза ему в башню дубиной-то хряснешь — и все, готовенький. Тока шшупальцы по земле бьют. Хоботы, да, хоботы! Тока сиди да пельмени с его лепи. Здоровые с его пельмени-то получались! Скусныи-и-и... Бывало, от так с охоты придешь, в пешшеру-то постучисся, мамонта им в окошку покажешь — ох уж они и рады! Цельный месяц потом жарют, парют, пируют, дришшут... Благодать! Чего? Бабы? А как жа! Сам посуди — мамонта стрескали, у костра обогрелись, шкуры поскидали — так сразу ж видно, кто кому чего должен. Размножались, конечно. У нас все, кто не охотился — беременные ходили. Эх, Мишка, да кабы не мы тогда — хрен бы вам теперь, а не население! Впятером бы щас по лесам аукались. Кабы мы тогда сверх плана-то не рожали. Скорые-то помощи-то не ездили! Все сами. Одна рожат, друга складыват. Пацаны направо, девки налево. С утра ушел на охоту, вернулся — а там на кажну титьку уже их пятеро. Ребенков. Детских. Дров поколоть вышел, вернулся — ишо четыре! Одне пишшат, други прыгают, третти уже курить начали. А ить я же, Мишок, соплеменник-то не простой был. Вождь! У меня стока жен было — кольцы некуда одевать! Мамонтов не натаскаесся всех кормить. Как с охоты приду, как с ими со всеми враз отдохну, как они все враз родят — ужас! В смысле, благодать. В смысле, короче, без дела-то не сидели, людей родили, мамонтов извели, порох придумали, алфавит, брагу, компас, водку, бумагу, пиво, колесо и стакан. Как? Чего говоришь? Ты мне в тую уху-то говори. Котора больше. Да не, слышут-то одинаково, понимают по-разному. Эт я уху-то об лед приморозил. Почему пьяный? Трезвый. Кто ж тебе зимой на рыбалке пить будет! Это ж дело-то сурьезное — рыбу ловить. Динамитом. Ну, перед рыбалкой, конечно, выпили. Но мы ж тогда не знали, что рыбачить-то будем! Просто костерок развели погреться. На льду. Из яшшиков. Это на яшшике Серега первый-то прочитал, надпись-то эту. Первый и убежал. Там же тока с одной стороны написано, вот мы и не побегли. Чо, думаем, он бежит? А он, хрень такая, сам-то убег, а нам-то чо крикнул? "Ложись!" Мы и лёгли. Тут-то уж и я прочитал. "Ди-на-мит". Ха-на. Стелите гроб, я спать пришел. Кто играет с динамитом, тот домой придет убитым. Хха-га! А? Да полно! Да его там яшшиках больше, чем леду в речке! Я ишо Сереге-то кривому — он тогда ишо прямой был — сказать-то ишо хотел: почто так-то, откуда ж стока взялось-то, пусты ж яшшики-т были! Это ж нас щас с троих мушкетеров семерых гномов сделает! Это ж ледоход пополам с рыбой будет! Это ж с каких яиц нам така радость вылупилась!.. О-о-ох, нахрена ж я так долго-то говорил ... Время-то потерял. Хоть на карачках, а куда-нибудь бы отбег... Как оно, Мишечка ты мой, шваркнуло!.. Как оно хренануло!.. Как меня вверьх кармашкими-то подбросило — аж всего сплюшшило. Аж чуть форму содержаньем не замарал. Сосверху наземь обоими полушариями звезданулся... Хо-о-о... Матерь Божия, на кого похожий я! Губы рваны, нос толченый, брюки насмерть промочены! Ножки гнуты, жопки пнуты , крылья в валенки обуты! На дворе трава, на траве дрова, на дровах бровями драная братва! Хха-га! А? Да не, сильно-то не покалечило. Так, из ненужного поотрывало кой чо. Борода в основном погибла. Хороша борода была, новая. В смысле, длинная. От отца осталась. В смысле, у его така же была. В общем, Миня, с рыбалки я прямо в больницу и загремел. А врачи-то в отпуску все! А сестра-то не понимат ни хрена! Так и говорит: не понимаю, грит, ни хрена — то ли мертвый, то ли живой? Я говорю: дура, ежли б я мертвый был, рази же я бы тебя шшипал? И шшипаю. За мясо. Она в крык. А там у ей рядом в палате участковый лежал. Голый. Дружили они с им. Организьмами. Так прямо голый-то забегает и как свистнет мне! В свисток. Я аж с каталки выпал. На весы. Мотрю — шестьдесят четыре кило. А где, говорю, сволочи, ишо три?! И тут он мне сзади рукояткими-то своими ка-а-ак... Как? Ты громче-то говори. У меня ить тут в ухе-то... эта...как ее... да ну пуля в ухе застряла! С войны ишо... А ка-а-ак жа! Ххо-го-о! Конечно. Да ты ишо от такой от был, када я уже с финнами-т воевал. Во Вьетнаме. Да-а-а. У меня медалей знашь скока? Вот ежли все враз одену — земля не держит. Тока на лыжах, да. Мне ишо этот-то... кто... Суворов! Михайла Кутузыч. Федералиссимус. Говорит: и откуда, грит, у вас, товарищ старший гусар, стока-то медалей? Всем же поровну начисляли! Ага. Ить мы же с им... с кем... с Буденновым! Мы же с им на одной тачанке за пять лет четыре войны прошли! Значит, вот, две с немцами... одна с финнами... и одна с канадцами! На выезде. Ххо-о... Как, бывало, всей дружиной на лед-то выйдем, как на их глянем — так они со страху и провалются! Под лед. Вместе с клюшкими. А я ж им тогда ишо говорил: вот кто, говорю, из вас, стерьвы, с мячом к нам придет... с кожаным... тому по шайбе! Хха-га! Меня ихние вратари знашь как боялись! Я ж небритый играл. В немецкой каске. Поддатый. Боялись они меня. Помню, как-то за раз пять голов забил. Тоись, все ихнее поголовье, како на лед вышло. Тока они драться — я клюшку выбросил и всех пятерых забил. Лбом. Чтоб не дрались. Ково? Как? Да ты с той стороны зайди, у меня в той ухе ваты меньше. Как зачем? Ну ты странный! Зачем... Ну ты же окны на зиму затыкашь? Ну! А я и окны, и ухи. Чтобы ни в те, ни в други не дуло. Чтоб сопливая простуда ни туда и ни оттуда! Хха-га! Ох, да ладно, пойду. Залялякался тут с тобой. С болтуном. Пора мне. У меня ж она в стайке некормленая стоит. Старуха-т моя. Ась? Да дверь, понимашь, заклинило, никак вылезти не могет. Я вот за Серегой пошел, кузнецом. А ты меня тут заболтал посередь дела! Артист... Прямо хоть прятайся от тебя. Все бы тебе у людей время отымать. Все шутки тебе. Ты вот сам-то соображашь, чего в телевизоре-то городишь? Прям иногда такую охренею несешь — мухи крошкими давятся! Ну, все. Счастливо тебе. Пойду. Ослобоню ее. А то, не дай Бог, оскотинится там, с козой-то. На тот год приедешь — заходь. Рады будем. Давай, счастливо, ага. Стой! А то, может, пока моя взапертях, сегодня порадоваемся? У меня есть. Литра три. На кедровых орехах настаивал. Правда, с мышиными пополам. Не будешь? А ну и правильно, не кажный же день нам с тобой с крыльца падать. Как не падал? А с кем же мы упали-т? А, ну ладно, прошшевай покудова. До свидания, значит. С тобой. Мы ить с тобой скока теперь не увидимся? Полгода? Год? Ни хрена себе... Я грю, ни хрена себе, грохотает-то как! Слышишь? В дверь-то она стучит. Ну, конечно, скушно ж ей там с козой-то. О чем с ей говорить-то, с козой? О козлах, что-ли? Пойду счас, Серегу-т приведу. Он здоровый, откроет. Ему это раз плюнуть. Оглоеду. Да не, не надо, сами управимся, кака беда-то. Серегу позову. Х-ху-у, здоровый лось! Рубаха у его знашь, кака? Вот ежли не застегивать — на твою машину как раз. Здоровый он у нас, Сергун. Спортсмен. На пианине одним пальцем четыре клавиши жмет. Ну, значит, прошшевай, Михаил. Да говорю тебе, сами справимся! Ишь — стучит-то тихо уже. Просто так уже, из чувства ритму. Ладно, пока. Доброго здоровья тебе. Чтоб оно там тебе успехов! Чтобы популярность карьеры положительная была. В смысле денег. На будущий год тебя ждем. Или прямо щас прям пошли. А? Как? Торописся? Ну-ну, иди-иди, говорун. Давай, ага. Слышь, чо, Мишк! Я ей щас скажу, что тебя встренул, дак она рада будет! Ей же там долго ишо сидеть. Пока Серегу найду. Мишк! Успеху тебе! Как ишо будешь — зайди! Обязательно. Ить мы чо... мы тебя это... очень.

ЛЕС

Ну, значит, твою приговорили, давай теперь моей выпьем. Давай стакашку. Да. Так о чем я? Ага. Ты, Мишка, ежели в лес по какой надобности соберешься, ты, значит, меня в известность поставь. Слышь, Егоровна! Как ежли Мишка в лес без меня попрет — ты сразу ему шлагбаум рисуй. Потому что без меня ты в етом лесе, Михаил, сгинешь, как сопля в фартуке. Вот те и ну! Пропадешь, говорю, и ни ножек, ни рожек, ни спины, ни жо... ни жолчного пузыря, говорю тебе, не найдут. Это ж тебе лес-то не тот, какой раньше был. О! От давай за то, какой раньше был. Оп! А ты запей, Миш, запей. А то помрешь на хрен, а хоронить некому, все на танцах. Эт я шутю. Похороним, конечно, чего там. Это я, Мишаня, в самогон для крепости самосад кладу. Ото всего помогает. Даже от тараканов. Как две стопки приму — ни одного не видать. То ли зрение слабеет, то ли они запаху не выносят. Хотя против отцова-то самогона этот мой пожижее будет. Батя-то, покойничек, на старых портянках его настаивал. Как они с председателем на пару хлебнут, чесночком как закусят — так в районе химическую тревогу гудят. Дак да! Я же тебе про лес... Оно, значит, всячески прими во внимание, что лес у нас теперь не тот, который был, а... этот... который стал. Вот чтоб с тобой ничего такого конкретного не случилось, я тебе расскажу. Пока башка соображат. У тебя. От мы с Егоровной... Егоровна! Ты нам с погреба рыжиков принеси! Каких-каких... Рыжих! Не белых же. Белые, это эти... как их... в сельпо в коробочках завезли, иностранные... жо... жопеньоны или как... Я говорю, значит, пошли мы с ей в лес. Грыбов, там, набрать, шишек набить. В смысле, на орехи. Вот. Через старую-то дорогу не пошли, боимся. Там эти... лилипуты на тарелках летают. Как? Не слыхал? Ну, эт я тебе потом расскажу. Или вот лучше у Шайкина Сереги спроси. Это он с ими дрался. Я-то не видал, так что зря врать не буду. Но Сереге они здорово накидали. Фингал ему такой поставили, какой человек поставить никак не может. Треугольный. Сам-то не знаю, брехать не буду.... На дорогу, говорит, вышел — они к ему вдоль дороги летят. Ночь, темно, он кричит: "Не бойтесь, приземляйтесь, ментов тут нет!". Они приземлились, мигалку вырубили, с тарелки вылезли, фуражки сняли и его отходили. Дак ну! Про лес же... То мы, значит, с Егоровной через балку пошли. Вдоль насыпи. Наискось поперек шпал. От левой руки с обоих сторон направо. Дорога там такая...железная такая... в лесу кончается. Вот. Клюковки, там, набрать, кислицы. Но в основном за грыбами. Потому что ежли ты ко мне в гости зашел, а я тебя грыбами не угостил — значит, дрянь ты, а не артист! Эт я шутю. Давай-ка вот за твою профессию выпьем. Ну, нолито с горкой самодельной горькой, кто не курит и не пьет, того плитка током бьет! Чтоб буй стоял и лодки плыли! Оп! Ты, Мишаня, личико-то крыви, крыви, не стесняйся. А то само скрывится — не выпрямишь. Тебя тогда с естрады в самашечий дом повезут, а мне по всем статьям кастракизьму сделают, что народному артисту мимику изувечил. Слышь, Егоровна! Мишаня-то и после десятой живой! Тока, значит, пульса у его в глазах не видать. Ты, Михаил, ежли боле не можешь, то скажи, не обижусь. А ежли сказать не можешь — кивни, пойму. Ты ж там, в Москвах-то, все, поди, больше к интеллигентным напиткам привык. Абсолютный рояль, там, коньяк газированный, да? Прям как Петро наш. Ему, вишь ты, одинарной очистки мало, дак он к своему аппарату фильтры автомобильные присобачил, сепаратор и пылесос. И водичкой минеральной разводит. А на этикетках имя свое пишет и градусы. "Петровка-38". Дак вот! Это со всеми перестройками да реформами природу-то совсем оболванили. Был, понимаш, нормальный лес, лоси водились, зайцы, тетерева, белки, стрелки, грузди, опята бегали... в смысле, росли. С детства кажную там дереву в лицо знал. А теперь, Мишка, поверишь — я в этот лес не то что целиком, а по пояс боюсь зайти. Потому что от тут у меня, Мишаня, большой страх живет. Потому что ладно бы мы с Егоровной в обыкновенную берлогу-то провалились. Медведь — он и есть медведь. Как-нибудь и договорились бы. В молодости охотничал, повидал их. Но чтоб вот так-то вот испугаться, чтоб аж до жо... до жолудка аж пробрало — такого не помню. Егоровна-то шла-шла да и улетела. Вот тока что вот спереди топала, вдруг — хрясь! — и нету ни грамма. И тут же ор такой из берлоги! В берлогу она, старушка-то моя, снизошла. Такой понимаш, крык ужасный, что у меня сзади колготки чуть не порвались. Кальсоны, в смысле. И тут же, слышь — Бабах!!! Бабах!!! — я-т сперва подумал, эт я. А эт в берлоге с двух стволов сразу. Вроде, думаю, ружья-то с собой не брали. Из чего же это она там садит? Поясницей, что-ли, в его стреляет? И тут — на тебе. Вылезает. Обоими лапками кверху. Супруга-то моя. Ну, думаю, ни хрена себе медведи пошли! С ружьями в берлогах сидят. Это... акселераты, понимаш. О! От за это давай и выпьем. Чтобы, значит, дети росли, у их внуки, а у их руки. Чтобы было чем опять деду спину почесать! Оп! Ты, Миш, ежли падать будешь, то ты медленно падай. А то ты мужик-то же ведь здоровый... лицом... Стол проломишь. Дак чо! Эт, Мишаня, совсем и не медведь был, а дурак тут один из Москвы приехал. Как ты. Они ж там думают, что медведи днем в зоопарке работают, а ночевать в берлогу приходят. Вот. Засаду ему там устроил. Да сам и уснул. А тут Егоровна моя прямо на храпелку ему и брякнулась. Хорошо хоть, не застрелил. Ты, Миш, я смотрю, ночевать-то у меня остаешься. Егоровна! Перину ему постели. И подушку пухову. Устал человек с дороги. Вольным воздухом обдышался. Ты, спи, спи, Михаил. Спи и потихоньку иди. Вот сюдасеньки. Оп! Вот и спи. Завтра, как проснешься, на озеро с тобой сходим. Ежли прямо завтра проснешься. Все, пока. Егоровна! Туши, свет...

ВСЕМИРНЫЙ ДЕНЬ РЫБОЛОВСТВА

— Это разве рыбалка? Торчишь тут... Один, как Рабиндранат Крузо. И горючего ни грамма ни внутри, ни с собой. Прям как в песне: "Во поле тверезонька стояла". То ли дело раньше. Раньше вон как сотни две человек на бережок выйдут, как разольют, как вздрогнут, как, блин, крючки аж на тот берег забросят — от это была рыбалка! От это был отдых! Хотя, конечно, всякое тоже случалось. Весной однажды, помню, льдина здоровая с людьми откололась. Сорок шесть человек на ней было. С лишним. Сорок шесть с лишним лунок продолбили и сели. Только девяносто два раза с чем-то там каждый свое глотнули — хрясь! — и поплыли. Ледоход. Март-месяц. Кошка на кошку лезет, щепка на щепку, льдина на льдину. Там у них один шустрый был, ноги, как на палубе, расставил и кричит: "Ребята! Чур, я — капитан!" Они ему, выпимши, говорят: "А куда плывем-то, капитан, блин, в натуре, мать и мачеху едрена в корень, лапти на бок и грабли в сено?" Он им, выпимши, говорит: "Ребята! Все схвачено! Плывем вперед, пока не растает! Как растает, сразу мне доложить". И отрубился. Потому что все водку, а он — тока спирт. Потому что все ближе к вечеру понемногу, а он — двумя горстями с утра. Точней, с детства. Точней, по наследству. Шустрый такой — выпил, сказал, упал, отжался, уснул. Эти сидят, капитан лежит, льдина плывет, удочки стоят — вроде бы все как надо. И вдруг — мост! Прямо поперек реки какой-то дурак поставил. И так, блин, ловко его поставил, что одна опора льдину прямо посередине — хрясь! Пополам. Точней, надвое. Точней, поровну. На одной половине — двадцать два с капитаном, на другой — двадцать два с чем-то, посередке — мокрая вода, впереди — второй мост. Такой же как тот, тока хуже. Потому что опоры чаще и течение быстрей. Что делать? Эти на своей льдине капитана разбудили, поставили, на мост показали, он глянул и говорит: "Ребята! Чтоб мне всю жизнь носки вместе пятки врозь руки вверх на ушах стоять — это мост!" Они ему говорят: "Ты у нас кто? Капитан? Ты у нас, капитан, сейчас якорем будешь. Ежли ничего не придумаешь". Он говорит: "Ребята! Чтоб у меня из горла сразу прямо в штаны лилось — я вас выручу!" Те с другой льдины ему орут: "А нас?" Он им: " Ребята! Чтоб у меня на репе морковная ботва выросла — и вас тоже!" Потом прокашлялся, прямо встал и как заорет: "Поднять паруса!" И куртку на себе расстегнул, и полы руками-то растопырил. И все мужики — тоже. Обе льдины-то — хрясь! — и остановились. Капитан говорит: "Так держать!" И так держит. И все держат. А ветер дует. А льдины стоят. Ветер, значит, дует, все держат, льдины стоят, март-месяц, холодно, ветер дует, до июля еще двенадцать недель, льдины стоят, холодно, все держат, а ветер дует. Полчаса прошло, эти на льдине капитану-то говорят: "Это ты хорошо придумал, козел. Кто ты у нас, козел? Капитан? Ты у нас, капитан, сейчас костром будешь. Подожгем щас тебя, погреемся. Ты у нас, капитан, будешь сейчас одновременно костер, маяк и шашлык. Ежли ничего не придумаешь." Он им говорит: "Ребята! Все путем! Родина о нас помнит! Главное — чтоб мы о ней не забыли. Если щас все дружно гимн запоем — сразу вертолет прилетит." Ну, что делать... Музыки не знают, слова не помнит ни кто, но запели. Громко запели, с чувством. Слов-то не помнят, поэтому в основном матом. Зато громко. И — на тебе! Когда удочками ловили, то ее и не было вовсе. А тут сразу всплыла. От гимна. Крупная такая! С перископом. Люк у ей открывается, фраер такой в белой кепочке вылезает и говорит: "Все! Сдаемся! Только не орите. У нас у обоих акустиков заворот ушей. Вокруг головы. Или вы затыкаетесь, или мы торпедируем. Всем привет." Люк захлопнул, перископ втянул — хрясь! — опять утонула. Только три пузыря всплыли. Из-под "кагора". Им там на лодках спецом дают, чтоб перепонки между пальцами не росли. Вот, значит... Значит, ветер дует, бутылки плывут, льдины стоят, мужики леденеют, лодки не видно, вертолета не слышно, впереди мост, позади февраль, слева ледяная вода, справа — холодная H2O. Эти ему хором и говорят: "Ну, все, корефан! Ну, все, братан! Ну, все, полкан, щас мы с тебя тупым ножиком шкурку снимем, суровой ниткой зашьем, теплым воздухом надуем, будешь ты у нас спасательный плот!" А те с другой льдины этим орут: "Мужики! Имейте совесть! Досмерти-то не бейте! Дайте нам немножко побить!" А он им говорит: "Ребята! Все логично! Все четко! Лед есть лед. Март есть март. Нам всем тут каюк!" С берега им кричат: "Эй, балбесы, ловите конец, сейчас вытащим!" Он своим орет: "Эй, концы, ловите кайф, сейчас вытащат!" Эти на второй льдине орут: "Мы не поняли, ловить или так держать?" С берега орут: "Приседайте, приседайте, а то замерзнете!" С вертолета орут: "Подводная лодка где?!! Где подводная лодка?!!" С моста орут: "Не приседайте, не приседайте, лед проломите!" С подводной лодки говорят: "Да тут мы. А что такое?" Эти на первой льдине кричат: "Земля!" Эти на второй: "Воздух!" Эти на вертолете: "Первый! Первый! Цель обнаружил. Вижу хорошо, даже могу пощупать." С моста кричат: "Мужчины на льдине, распахните пошире, нам не все видно!" Эти на лодке говорят: "Что мы все учебными да учебными? Давайте хоть разок боевыми!" Этот на обе льдины кричит: "Ребята! Выбирайте: либо спокойно тонем, либо сразу в дурдом!" С берега вопят: "Серега, не возвращайся, у тебя жена только что троих родила!" На мосту говорят: "Титаник" помните? Так вот эти гады его своей льдиной и потопили." С берега кричат: "А вот веревочку, веревочку спасательную длинную кому, подходи!" На лодке говорят: "Что мы все обычными да обычными? А ядерными когда?" С моста кричат: "Эй, на вертолете! Можно, я к вам запрыгну?" С берега орут: "Серега, лови конец, вешайся, только что звонили — родила четвертого и уже полпятого!" Этот на льдине, капитан, своим говорит: "Ребята! Отгадайте загадку. Врагу не сдается наш гордый кто?" Серега на льдине говорит: "Итого уже девять. Плюс от первого брака двое. Минус один не мой. Хотя похож. Но не очень. Итого скока?"

Ох... Ну, короче, в оконцовочке-то всех их спасли. В смысле, нас. Я-то сам на второй льдине был. На которую вертолет сел. На которую вертолет сел, провалился и утонул. Бы. Если бы на подводную лодку не напоролся. Она как раз в том самом месте за мост зацепилась. Это где сейчас трещина на мосту, вот там. Где кран лежит, который вертолет подымал. Хорошо хоть, никто не погиб. Командир лодки, правда, утопиться хотел, но это уже потом, когда его летчики отлупили за то, что он штурмана отлупил за то, что он сказал, что ручается за то, что можно садиться на льдину абсолютно спокойно.

О! Клюнуло! Ничего себе, тянет! Ишь ты, ишь ты, играет! Ну, давай, давай, поиграем! Поводим тебя, поводим... Настоящий рыбак это тот, кому процесс важнее, чем результат. Настоящему рыбаку интересно не поймать, а ловить. Давай, давай, поводи, поводи... Крупно я поймал, крупно! О, смотри-ка, целый косяк плывет! Мужики! Эй! Идите сюда! Здесь клев! Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... Восемь аквалангистов! Забрасывай, мужики!..