Каждый растущий аквариумист рано или поздно сталкивается с дефицитом кормов. Не обязательно количественным; зачастую запасы сухих летних кормов достаточны, но какие-то из новых питомцев капризничают, и не хотят есть мумифицированных дафний. Конечно же, всегда можно пойти в ближайший зоомагазин или «рыболов» и купить мотыля. Если есть деньги. А деньги совсем не всегда бывают в свободном распоряжении растущего аквариумиста.

Моё знакомство с аквакультурой случилось в самом начале семидесятых годов. Первым маршрутом, который самостоятельно проложили кривенькие ножки, был путь из детской комнаты в гостиную. Там, на фанерном табурете, жил своей загадочной жизнью магический стеклянный шар. По рассказам матери, я рос беспроблемным ребёнком. Достаточно было прислонить меня лбом к гнутому стеклу, и я выпускал из рук срочно нужный учебник старшего брата, разбитые коленки заживали, и появлялись свободные два-три часа на приготовление обеда.

Наверное, я родился атеистом, поэтому довольно быстро выяснил, что волшебный шар вполне рукотворный, имеет объём 18 литров и называется «аквариум». И это было здорово, потому что одних молитв и наблюдений было недостаточно. В последнюю субботу месяца все домашние дела откладывались в сторону, и мужская половина семьи занималась «уходом за аквариумом». Отец приносил с балкона кусок рифлённого шланга из дурнопахнущей резины и синее пластмассовое ведёрко. Затем он шёл на кухню сразится с матерью за кусок ваты из домашний аптечки, и тем самым отвлекал её. Мы с братом в это время похищали из бельевого шкафа капроновые колготки. И начинался «уход».

Сначала необходимо было выловить десяток кривеньких гуппей в заранее подготовленный тазик. Сейчас эта задача кажется смехотворной, но тогда на трёх ловцов был один сачёк из почти бессмысленной сетки. Отец время от времени штопал дырки, но, кажется, их становилось только больше. Однако суббота — длинный день, и к полудню ловля венчалась успехом. Жёлтая вода с приятным запахом лесного мха фильтровалась через мамину колготку, набитую ватой. Разноцветные камушки со дна аквариума весело булькали на плите, а синий стеклянный «камень» чистился в кухонной раковине зубным порошком. В те времена стеклянные «камни» были важнейшей составляющей зеленоградской аквариумистики. За ними, через дырку в заборе, ходили на местную пуговичную фабрику.

Сам аквариум с миллионом предосторожностей, криком и гиканьем перемещался в ванную комнату. Там его натирали хозяйственным мылом и тщательно промывали тёплой водой. Обратная процессия была не менее шумной и осторожной.

В сияющий чистотой стеклянный шар складывались разноцветные камушки, «камень», жёлтая профильтрованная вода, рыбы. Недостаток воды (то, что испарилось за месяц и то, что было расплёскано в процессе «ухода») восполнялся из двух трёхлитровых банок, отстоянных неделю.

К трём-четырём часам дня мужская часть семьи заканчивала работу. Некоторе время мы любовались результатом, затем устало рассаживались по креслам и смотрели общеобразовательный канал. Большой удачей считалось попасть на концерт классической музыки. Отец выключал звук, и мы умирали со смеху, глядя на гримасы и ужимки пианиста. А ещё лучше — дирижёра.

Мать не принимала участия в суровом действе; ей оставалось лишь собрать воду и разбросанные камушки с полов в комнатах и коридорах, промыть плиту и ванную и накормить трудяг приготовленным субботним обедом. Ничего сложного, в общем.

В те времена поллитровая банка с пластиковой крышкой, заполненная сушёными дафниями, казалась достаточной и бездонной. Но времена меняются...

Как-то я раздобыл книжку. И, на счастье, это было «Аквариумное рыбоводство» Ильина. Мне пришлось научиться читать, и оно того стоило. Из книжки я узнал массу полезных вещей; вдруг как-то оказалось, что гуппи могут приносить больше двух мальков в год. За короткое время наш старый, славный шаровой аквариум битком набился разнокалиберными гуппи. И тут отец совершил непростительную оплошность — дал добро на покупку нового каркасного аквариума на 16 литров. Он то рассчитывал, что новый аквариум будет вместо старого, но, как это часто бывает с отцами, ошибся. Дальнейшее разрастание аквахозяйства уже невозможно было остановить ни его уверенными обещаниями, что через месяц-другой всё это мне надоест. Ни ночными стонами моего брата, которому не давали спать компрессора. И в какой-то момент хозяйство стало таким большим, что ощутило костлявые лапы голода.

В тёплое время года я на велике кружил по окрестностям в поисках чёртиков, коретры, дафний и циклопов. Но зимой я оказался в заложниках у своего увлечения. Немного спасала паста «Океан» и плавленные сырки, но они тоже стоили денег...

И однажды морозным днём выразительный взгляд нескольких сотен глаз вынудил меня освоить самостоятельную ловлю трубочника. Благо речка Сходня несла свои мутноватые незамерзающие воды в пяти минутах ходьбы от дома. Последнюю живую рыбу в реке в те времена можно было встретить лишь до впадения в Школьное озеро (теперь речка культурно запущена в трубу, и о рыбах речи просто нет), сразу после шлюза в речку впадал ручеёк, который протекал через промышленную зону. Ручеёк запрещал биологическую жизнь в реке, вплоть до Фирсановки, за исключением редких личинок подёнки и огромного количества трубочника.

Из общей массы предприятий Зеленограда, составлявщих промышленную зону, надо выделить Хлебокомбинат №3. Советские люди были далеки от современных чудо-нанотехнологий, и, как доисторические крестьяне какие-то, выпекали хлеб из опарного теста. А может быть, я зря наговариваю на современных хлебопёков и просто теперь очистные сооружения стали совершеннее... Хотя хлеб, который раньше стоил 18 копеек, теперь от чего-то называется «чабатой», выдаётся за итальянский и продаётся по 80 рублей. Так или иначе, именно благодаря стокам из нашего хлебокомбината трубочник в реке был тучный, приятного красно-розового цвета. А теперь нету никакого... Но и рыба не появилась... И хлеб — дрянь...

В общем, нарядился я в самые тёплые одежды, взял отцовские резиновые сапоги и синее ведёрко, мамины половник и сетчатый дуршлаг, да и пошёл на речку. Она встретила меня влажным туманом и сплошным инеем на кустах по берегам. Сами берега были укутаны легкими пушистыми сугробами высотой по пояс. Я немедленно набил снегу себе за шиворот, в рукава и в область поясницы. Коченея от одной мысли, что надо лезть в воду, переобулся в сапоги. Заткнул за пояс дуршлаг, взял в руку половник, а в другую ведёрко. Хищно взглянул на колонии трубочника, образующие широкие полосы в полуметре от берега.

Шагнул в воду.

Надо сказать, что речка Сходня в наших краях мелкая. По колено, а то и ещё мельче. Это если говорить о количестве воды. Как показал мой первый шаг, под слоем воды скрывался мощный пласт ила. По плотности ил едва ли много выигрывает у воды, и даже мой птичий вес он держать не собирался ни секунды. Я плашмя лёг в воду лицом вниз, изящно взмахнув руками. Половник зацепился за рукав и остался со мной, а вот ведёрко я забросил на другой берег. Наверное, со стороны я был похож на раненого красноармейца, в последнем броске метающего гранату во вражеский танк. Только роль танка досталась женщине средних лет на лыжах.

Ведром я в неё не попал, но внимание привлёк. Она села задом на обе лыжи, и, что-то причитая себе под нос, с ужасом смотрела, как я, фыркая и отплёвываясь, кувыркаюсь в прибрежном иле, пытаясь найти опору ногам. Всё, буквально всё — и зелёный синтетический полушубок, и бело-красная вязанная шапка и лицо, наверное — тоже, были покрыты угольной жижей. Не знаю, кем бедная женщина меня вообразила, но когда я распрямился во все свои метр двадцать, с половником в руке и дуршлагом за поясом, она перестала причитать. И даже дышать, кажется, тоже перестала. Стараясь быть вежливым, я обратился к ней с речью. Ничего такого, что-то вроде: «Здравствуйте, какая прекрасная погода. Не могли бы Вы бросить мне ведёрко?» И указал на ведёрко рукой, поскольку не видел в глазах женщины понимания. Это было ошибкой. Наверное, лыжница решила, что я забираю её душу, и начала судорожно дёргаться. Ноги удерживали крепления, крепления были надёжно привинчены к лыжам, на лыжах женщина сидела. Она была практически в патовой ситуации. Я понял, что ведёрко придётся подбирать самому и, поскольку всё равно уже промок с головы до ног, двинулся к противоположному берегу.

К тому времени, когда я сквозь сугробы выполз на берег, женщине удалось завалиться на бок, каким-то невероятным образом покрутить в воздухе ногами в лыжах, палками, встать, и, наконец, убежать от меня. Думаю, что в тот день мне удалось, ненароком, вернуть заблудшую овцу в лоно церкви. Если встретил на речке диавола, пусть даже мелкого, как же не поверить в Бога?

В общем, подобрал я ведёрко, со всеми предосторожностями забрёл в воду чуть выше первого места. Мне уже случалось проваливаться под лёд, поэтому я знал, что минут тридцать-сорок мёрзнуть не буду. Идея была такая: я зачёрпываю половником ил вместе с трубочником, перекладываю его в сито (дуршлаг), промываю; чистого трубочника складываю в ведро. Всё, конечно, оказалось немного не так.

Во-первых, зачерпнуть ил половником под водой почти невозможно. Надо зачёрпывать сразу дуршлагом; вода и мелкие частицы уходят, черви и мусор остаются. Мусор оказался вторым пунктом. Ил только сверху кажется однородным, а на самом деле состоит из листочков, веточек, частичек песка. И в нём встречаются отдельные червячки тробочников. Вобщем, проколупавшись с полчаса, я набил ведро под завязку промытым шлаком, прополаскал орудия лова и пошлёпал домой. Мне казалось вполне реальным за оставшиеся пару часов до прихода родителей с работы вернуть всё на места и отстирать одежду.

Но придя домой понял, что сначала нужно поставить трубочника «выползать». Я не очень представлял, куда он должен выползать — вверх, или вниз (как выяснилось — без разницы). Поэтому часть содержимого ведра подвесил над водой, а часть — завернул в марлю и положил на дно маминого бельевого тазика. Вынужден добавить, что марлю мне пришлось содрать с окна. Я был уверен, что до весенних комаров никто про неё не вспомнит...

Отстирать что-либо я не успел... Уже на пороге мать повела носом и подозрительно покосилась на кота. Запах, должен признать, присутствовал, но не такой уж... Гораздо хуже оказался подсохший ил в волосах и на физиономии. Увлечённый трубочником, я забыл умыться... Потом обнаружился таз в ванной с подозрительно знакомой марлей и зловонным содержимым. Потом - обледенелые и грязные вещи, спрятанные на балконе. Обнаружить всё это было не сложно — дорожки из моих следов соединяли все улики в одно вопиющее правонарушение.

Я, разумеется, пережил и тот вечер, и даже разговор с отцом. И двухнедельную простуду... Но всё это было не важно, потому что первые полкило трубочника с той охоты обеспечили моих питомцев отличной жратвой на месяц, а меня — бесценным опытом добычи. Впредь уловы мои были значительны, а рыбы - сыты.