Я хотел бы рассказать о самых злачных борделях Дар-эс-Салама. О тех, что прячутся в потайных закоулках огромного города. Сюда не проникают солнечные лучи; маслянные светильники, жаровни и курительницы ведут отсчёт своего времени. В постоянном влажном полумраке достаточно взмаха ресниц девичьих глаз, и развязываются самые тугие кошельки, и пропадают души. Чёрные тела призрачны в складках разноцветного шёлка, но обещанные удовольствия вполне реальны. Опий примиряет ароматы благовоний, и накидывает вуаль безмятежности на всякого гостя. Все пороки и извращения мира собрались здесь, и ни один из миссионеров не устоял бы перед соблазном. И ни один, разумеется, не устоял.
Я очень хотел бы рассказать о самых злачных борделях Дар-эс-Салама. К сожалению, ничего о них не знаю. Честно сказать, не знаю даже — есть ли они, эти славные обители. А всё потому, что связался с неподходящей для соответствующих развлечений компанией. В мае-июне 2013 года в сопровождении известных русских аквариумистов Сергея Стрельцова и Андрея Никифорова я отправился в Танзанию (забегая вперёд, скажу: там даже больше диких обезьян, чем на родине Педро). Но лишь когда самолёт на Стамбул набрал порядочную высоту, Андрей поведал мне, что мы и в самом деле летим ловить маленьких рыбок в случайных лужах.
Я-то был уверен, что это легенда для жён... Поэтому вопрос существования заведений остался мучительно неразрешённым.
Чтобы не тратить драгоценное время государственных мужей, охранников, домашних хозяек и вообще всех, для кого время действительно драгоценно, сразу скажу — в этом повествовании не будут затронуты научные и практические аспекты экспедиции. Пытливым умам, желающим узнать координаты мест вылова, массу выловленных экземпляров, количество зубов на челюстях и точное московское время — настоятельно рекомендую дождаться отчётов Стрельцова и Никифорова. Они энтузиасты, у них все ходы записаны. В дальнейшем — одно словоблудие и несколько фотографий. Я предупредил.
Итак, после 7-часового перелёта из Стамбула и 5-минутной процедуры прохождения таможни (которая у меня и Сергея состояла из сдачи отпечатков десяти пальцев, а у Андрея - из пантомимы с таможенницей) я, наконец, раскурил свою первую экспедиционную сигарету (Для граждан-курильщиков напоминаю, что в аэропорту Ататюрк можно курить на Terrasa). В призрачном освещении аэропортовского двора (ну не площади же?) нас встретило несколько афроафриканцев-таксистов и полное отсутствие банкоматов.
Что было плохо, поскольку местных шиллингов в три часа ночи реально раздобыть или грабежом, или в банкомате. Против грабежа выступили интеллигентный Сергей и наше с Андреем неатлетичное сложение. По счастью оказалось, что, если пнуть палатку «Обмен валют» ногой, можно разбудить спящего на её полу кассира. Во второй или третьей палатке нам повезло, и сонный банковский работник выдал охапку денег, которой должно было хватить на такси до гостиницы и недорогой номер. Сквозь сон работник не забыл проверить года выпуска американских купюр. Оказывается, во всём мире доллары имеют срок годности.
Лихой и разговорчивый таксист быстро домчал нас по пустынным улицам до легендарной в кругах любителей «килли» ECONO LODGE. Первая попытка приобщиться к легенде не удалась. Оказалось, что начальство придёт не раньше 8-ми утра, а в его отсутствие нас не пустят даже в холл.
За малые деньги добрый таксист решил проблему, подобрав убежище в нескольких кварталах. Там, под убаюкивающие крики проснувшихся муэдзинов мы вкусили местного пива и урвали пару часов сна. Пиво как пиво, пусть и прохладное, а в наших снах не было ничего интересного. Поэтому расскажу о служителях исламского культа. Муэдзины произвели на меня сильное впечатление. Я слышал их и раньше, в других странах. И, чаще всего, это были фонограммы. Танзанийские поют вживую, о чём свидетельствуют чихания, покашливания и лёгкие заминки. Но трогательнее всего мне показалось не отсутствие минаретов на мечетях, а время начала выступлений. Оно весьма приблизительно. Я не знаток мировых религий, и не могу с уверенностью утверждать — Аллах ли будит первого солиста, или мочевой пузырь. Но мне показалось, что остальные дрыхли бы до обеда, не разбуди их около 5-ти часов первый. В общем, поют муэдзины вразнобой, но очень душевно. Их призывы печальны и вдумчивы. А в 6 (тоже — примерно) начинают звонить христианские колокола. Христиане Танзании — весёлые ребята. Их воскресные службы больше всего напоминают сельскую дискотеку в нашей глубинке, только без пьяных драк.
Сергей, на беду, отказался от завтрака, поэтому искать еду и знакомиться с местными нравами пришлось мне и Андрею. Мы нисколько не сомневались, что раздобыть несколько жареных яиц в любой стране мира — плёвое дело, и нам вполне по плечу. На фотографии ещё уверенный в себе Андрей выпрашивает еду у портье (позднее он категорично утверждал, что это женщина).
Я бы не стал вставлять в канву несколько легкомысленный снимок, если бы не часы над головами моделей. Набор часов со странным временем — непременный атрибут сколько-нибудь уважающего себя заведения. Они могут быть и одинаковыми
у богатых организаций, но время на них все равно будет связано с часовыми поясами лишь случайным образом. Портье указал(а) на ресторацию гостиницы, где нам, не только не владеющим хотя бы английским языком, но и испорченным европейским сервисом, пришлось в лицах изображать и курицу, и процесс откладки яиц. К полному, надо сказать, восторгу посудомойки и поварихи. Они были настолько поражены представлением, что позвали управляющего гостиницей. Мужик оказался мировой, тут же с удовольствием включился в неведомую игру. Ещё добрых пятнадцать минут мы, уже втроём, ходили по ресторану на корточках, прижав ладони к подмышкам. Тужились, пытаясь снести яйцо и кудахтали. В конце концов совершенно счастливые африканки принесли две порции яичницы. Всё потому, в местных столовых нет меню. Ты просто приходишь, и ешь то, что есть (обычно утром это «суп» - кусок курицы или говядины, сваренный в воде без соли; в городских отелях часто даже и не суп, а просто кусок папаи). Своим несуразным желанием съесть именно яичницу мы откровенно застали персонал врасплох. Разумеется, в Дар-эс-Саламе есть и полноценные рестораны, организованные индусами, арабами или китайцами. С меню и даже с сомелье. Хотя тоже со своими странностями — ресторан может работать лишь с 19 часов до 22, например. Но за пределами городов таких заведений нам не встречалось.
Окончание трапезы совпало с 9-00 часами утра — временем встречи с водителем. Мы разбудили Стрельцова и пошли знакомиться с Василием и его автомобилем. По пути поведали Сергею о своих театральных талантах, хвастливо добавив, что теперь мы вооружены бесценным опытом общения с местным населением. Великодушный Стрельцов провидчески хмыкнул, но ничего не сказал. Он-то в Танзании третий раз, а до нашего с Андреем следующего неловкого «опыта общения» оставалось ещё целых 35 часов.
Василий оказался интеллигентным молодым человеком цвета горького шоколада. Через неделю я всё ещё пытался запомнить с утра его рубашку на случай, если упущу из виду в какой-нибудь деревушке. Поскольку все они там, в Танзании, такого десертного цвета. Сергей провёл стремительные переговоры, увенчанные разумным торгом и подписанием необходимых бумаг.
И старенькая «Тойота» стала нашим транспортным средством на ближайшие пару недель, и она была совершенно роскошна! Настоящий экспедиционный джип. Не знаю, как остальным, но мне было чертовски неловко, что из традиционного набора белого исследователя Африки — пробковый шлем, белые шорты и кривые волосатые ноги, я обладаю лишь последним; хотя... В чехле от удочек я привёз два подсачека. Очки, сачок, кривые волосатые ноги — чем не сумасшедший профессор из известного фильма про Себастьяна Перейро? Мы наметили выезд на 6-00 завтрашнего дня, и в 10-00 полностью освободились от дел.
Собственно, про этот день написать больше и нечего. С трудом купили карту Танзании 1:500, затем на трёхколёсном такси отъехали от города на несколько километров и провели остаток дня на побережье Индийского океана. Водили пальцем по карте, ели лобстеров, огромных креветок, манго. Выпили много пива, купались и валялись в белом песке. Ерунда, в общем — ничего интересного.
Дар-эс-Салам/Килва Масоко
На следующий день мы встали в 5 утра. Зачем? Непонятно, потому что путь от кровати к двери — два шага (как раз по одному на каждую штанину шортов), а завтраков в такую рань не бывает. В шесть, одновременно с рассветом, появилась наша машина; мы загрузили скарб и выехали в направлении Кибити (Kibiti). Через час с небольшим достигли берегов крохотной в это время года речки Мбези (Mbezi). Были обловлены несколько луж, оставшихся после разлива, рисовые чеки и русло речки в направлении деревни Mкуранга (Mkuranga).
В этих местах сохранилось достаточно много воды, и рис ещё не убрали. Поэтому нам посчастливилось быть свидетелями (и слушателями) захватывающей сельскохозяйственной процедуры — изгнания ткачиков. На рисовых полях через каждые 50 метров сооружены насесты из жердей, на которых сидят женщины с бамбуковой хворостиной в руках. На конец хворостины привязаны пакеты и яркие тряпочки. Женщины энергично машут этой хворостиной и оглушительно верещат на разные лады.
Многочисленные амадины, астрильды и прочие рисовки с пониманием относятся к женскому труду (кажется, единственные во всей Танзании). Весёлыми стайками они перелетают по окрестным кустам и терпеливо ждут, когда какая-нибудь из работниц отвлечётся на глоток воды или на нас, белых чудаков.
Первым уловом стали многочисленные мелкие барбусы и харацинки, астатотиляпии, несколько мешкожаберных сомов и ктенопом. Заранее прошу прощения у любителей этих рыб, что не указываю видовой принадлежности — на месте никого, кроме Ctenopoma ocellatus, определить не удалось. Самое главное, что попались и нотобранхиусы.
Пользуясь случаем, блесну свежеобретёнными знаниями. Любители киллифиш — страшно дотошные ребята. Они тщательно и скрупулёзно ведут статистику. В год бывает несколько экспедиций из разных стран, и каждой присваивается свой оригинальный код. В нашем случае: первая буква — от страны (Tanzania), следующие — от участников (Nikiforov, Korolev, Streltsov), затем год поездки; итого: TNKS 2013. Однако за это я бы назвал их (любителей) просто дотошными. «Страшно» требует ещё дополнительной нумерации лужи, из которой произведён вылов. Тут всё просто, какая она по порядку — такой у неё и номер.
Итак, нашими первыми нотобранхиусами оказались N. melanospilus Mkuranga TNKS 2013-01, N. rubripinnis Mkuranga TNKS 2013-01, N. ruudwildekampi Mkuranga TNKS 2013-01, N. luekei Mkuranga TNKS 2013-01. В дальнейшем, если вдруг придётся указать латынь, не буду умничать. Но один-то разок хотелось побаловать себя буквой «К», извините...
Значительно приподняв почином своё и так неплохое самочувствие, мы отправились завтракать в Кибити. По пути Сергей показал нашему водителю, как пользоваться домкратом (у бедолаги не хватало собственного веса), и помог заменить пробитое колесо. Андрей снабжал работяг советами, а я отошёл подальше и просто не мешал.
В этот день мы обловили ещё несколько водоёмов, три из которых удостоились чести именоваться «точками» и получить порядковый номер. В самом деле, если в лужице не попалось ни одного нотобранха, стоит ли о ней говорить?
Во второй точке (Ruhoi river) наш список пополнился N. lucius и N. lourensi, в третьей (окраина Mahora) - N. janpapi. Но в третьей попалась и главная цель нашего путешествия. Гроза двухвёдерных луж, ужас шестимесячных водоёмов - Paranotobranchius (N.) ocellatus. Обычно, когда в кругах посвящённых речь заходит об этой рыбе, рассказчики переходят на почтительный шёпот и становятся похожи на завзятых рыбаков — округляют глаза и всё шире разводят руки, показывая размер экземпляров. До сих пор в России имелся один-единственный заспиртованный самец оцелятуса, выловленный Стрельцовым в прошлом году. И в этот раз ему снова попался самец. Лужа была прочёсана вдоль и поперёк.
Многих меланоспилусов мы стали узнавать в лицо, поскольку они попадались уже по нескольку раз. Но больше ни одного оцелятуса! Сергей был близок к отчаянию.
Однако через час с небольшим даже он смирился с мыслью, что эти звери живут по одному в луже. И мы поехали дальше. Пересекли одну из крупнейших рек Танзании — Руфиджи (Rufiji river) без остановки, в таких реках искать киллифиш — пустая затея. Уже в сумерках обловили последнюю результативную (кроме меланоспилуса, был пойман загадочный голубой нотобранхиус), и поехали искать гостиницу в Килва Масоко (Kilwa Masoko).
В полной темноте мы затащили чемоданы и первый улов в очень скромный номер в гостевом доме недалеко от городка. К нашему расстройству, и умывальник, и унитаз оказались фиктивными, т.е. не подключенными хотя бы к подобию водопровода. Роль канализации играли отверстия в полу, примерно совмещённые со сливными отверстиями в санфаянсе.
Впрочем, главное, что из душа вода сочилась какое-то время. В противовес бытовым неудобствам мы спасли маленького иссохшего геккона — до нашего приезда он жил в закрытом баке для воды.
Как-то мы все же освежились после долгого трудового дня, и Сергей ушел на переговоры с Базелем об ужине (в гостинице нас не ждали, и лимит кур разбрёлся по укромным углам до утра), а мы с Андреем остались вдвоём в номере, в ощущении мнимой безопасности. И тут же случилась неловкая история, специально для любителей гадких подробностей. К нам в номер ворвалась весьма, весьма пышная хозяйка ночлежки. Разумеется - чёрная, как ночь. В скромном свете 20-вт лампочки дама сверкнула белками глаз, раскинула в приветственном жесте руки и радостно воскликнула: «Мамбо!» Мы с Андреем настороженно переглянулись. Я переспросил - «Мамбо?» Она, всё ещё радостно, подтвердила, кивнув: «Мамбо!» Андрей от чего-то густо покраснел, а я строгим голосом сказал: «Гражданка, мы семейные люди, никаких «мамб» не заказывали. Нас свои «мамбы» дома ждут», и, с трудом протиснувшись мимо мадам, решительно открыл дверь номера. Было очень неловко узнать за ужином (пришлось ехать в Масоко) от Василия, что «мамбо» - аналог нашего «привет», а вовсе не легкомысленное предложение. И что почтенная хозяйка со свойственным африканцам радушием зашла лично поприветствовать нечастых гостей, поинтересоваться — как дела и всё ли хорошо. Что не всё хорошо, я узнал достаточно скоро, когда выяснилось, что в номере две подушки на троих постояльцев. Охранник, у которого мы попытались получить третью, коротко сказал: «финиш». Готов поклясться, что слышал в глубине хозяйского дома приглушённый женский смех.
Мы поужинали в деревне, вернулись в гостиницу и высадили дневной улов в нерестилища.
Затем откупорили приобретённую в турецком дьюти-фри бутылку профилактического средства, и долго сидели во дворе, глядя на звёзды.
Килва Масоко - Мтвара
С утра до обеда мы облавливали район между речками Матанду (Matandu) и Мбемкуру (Mbwemkuru), а затем покинули область Линди (Lindi), отправившись ночевать в Мтвару (Mtwara). В первый день ловля проходила в низине (менее 20 м. над уровнем моря), теперь высоты немного не дотягивали до 100 метров. Изменился рельеф — появились невысокие холмы, баобабы стали крупнее и чаще встречаться. Однако под воздействием африканской зимы листьев на баобабах уже нет.
Практически исчез любимый нотобранхиусами чернозём. В местных железистых красно-бурых, песчаных на ощупь почвах икра пересыхает, и подходящих для нашей ловли водоёмов оказалось совсем немного. В основном — живописные лужи с прозрачной водой, населённые головастиками или вовсе безжизненные.
Но и в, казалось бы, идеальных лужах нотобранхиусы могут не ловиться.
Возможно в постоянных, не пересыхающих лужах нотобранхиусы проигрывают как пищевое звено мелким карповым, и в первую очередь выедаются хищными рыбами и черепахами.
Только в 8 утра нам удалось поймать первый зачётный трофей. Уже привычного N. melanospilus.
Этот вид, очевидно, самый пластичный и распространённый в регионе. Что замечательно — может быть практически любого цвета, от зелёного до малинового. Единственное, что объединяет разноцветных самцов — характерная пятнистость самок. Хотя и их окраска может в разных лужах отличаться.
Причём речь не обязательно идёт о популяциях, удалённых друг от друга на сотню-другую километров. Зачастую рыбы, выловленные из дренажных канав по разные стороны одной дороги, выглядят как разные виды. Отчасти такую ситуацию можно объяснить «степенью мутности». Рыба из мутной воды заметно бледнее, красных тонов практически нет. Но попадались и достаточно прозрачные лужи с населением, начисто лишённым красного цвета. Возможно, разгадка кроется в пищевых возможностях водоёмов: рядом с одним имеются растения, привлекающие насекомых, а с другим — нет. Здесь я вступаю на зыбкую тропу предположений и догадок, поэтому дальше не пойду. Но непременно вернусь и сделаю по ней несколько шагов в дальнейшем повествовании, при первом удобном случае.
Около девяти часов утра встретилась безымянная речка с прозрачной водой, на облов которой было потрачено двадцать минут. Звания «точки» речка не заслужила, зато сети притащили сразу два вида бычков. Одного мы даже приняли за змееголова.
В числе наших трофеев оказалась и крупная (около 7 см) креветка.
И, конечно же, не обошлось без вездесущих барбусов и местных харацинок.
По неопытности я думал, что наличие какой-либо другой ихтиофауны, кроме «киллифиш», говорит о постоянстве водоёма. Но быстро убедился, что это не так. Сезон дождей разносит и молодь, и взрослых рыб разных видов по долинам рек. С окончанием сезона реки быстро возвращаются в свои русла, или исчезают совсем, оставляя после себя множество временных луж. Кто-то погибает быстро в связи с ухудшением качества воды, крупных и ярких рыб вылавливают птицы.
Но всякая неприхотливая серая мелочь влачит своё существование, пока вода не испарится вовсе. Такая же ситуация вполне возможна и в старицах наших не зарегулированных плотинами рек — после половодья в апреле лужи кишат отрезанными от русла рыбами, а к июлю большинство их пересыхает.
Другое дело — водная растительность. Наличие нимфей в водоёме практически гарантирует его постоянство.
И безоблачную жизнь для местных жителей, соответственно.
Понятно, что невозможно было удержаться, чтобы не захватить с собой несколько тысяч семян чудесных растений.
В этот день мы нанесли на карту ещё три «точки» обитания нотобранхиусов. Все они были населены исключительно меланоспилусами. Около часу дня мы достигли границы области, и пообедали в её одноимённой административной столице — городе Линди (Lindi).
Селение действительно напоминает город, встречаются даже двухэтажные здания.
Наши орудия лова обросли первыми прорехами. Ниток для ремонта, разумеется, не было. Феминистки могут злорадно заметить, что такой оплошности не случилось бы, будь в наших рядах женщина. Но согласитесь, как то глупо возить с собой женщину ради катушки ниток. К тому же, если эта женщина — феминистка, то ниток у неё один чёрт, не будет. Значит и вовсе незачем её возить...
Так или иначе, нитки нам были нужны. На поиски портняжной лавки отправился Сергей. Видимо, его суахили на третий день путешествия всё ещё был несовершенен, поэтому распросы местных торговцев привели нас в магазин искусственных волос.
Продавщицы с большой надеждой осмотрели причёску Стрельцова, но он каким то образом сумел убедить дам, что нуждается всего лишь в нитках. Сергей спрятал покупку, и мы поехали дальше.
За Линди дорога идёт по живописным холмам, вдоль эстуария реки Лукуледи (Lukuledi).
Вода солёная, солнце горячее, что позволяет вести неспешную добычу соли.
До вечера мы обловили несколько водоёмов, но в большинстве из них вода оказалась от просто солёной, до океанической. Поэтому в наших уловах снова были бычки и креветки.
Много крабов.
В одном из лиманов нас встретила весёлая ватага илистых прыгунов, но естественно, все три фотоаппарата остались в машине. Поэтому нет и фотографий скатофагусов.
Потом, уже до вечера, я не расставался с фотоаппаратом, но попадались только козы.
Тем временем дорога привела нас в город Мтвару (Mtwara), где мы и скоротали ночь за ремонтом сачков.
Мтвара-Масаси
По успевшей сложиться традиции мы выехали из гостиницы, не дожидаясь рассвета. Поэтому едва не проехали крохотную водную систему на окраине Мтвары, состоящую из нескольких разновеликих водоёмов.
Никого, кроме мясистых головастиков, в этой воде не попалось. Однако лужи оказались стратегическим объектом, имеющим первостепенное значение для местного военного аэродрома. Случайный в такую рань прохожий ужаснулся, увидев, как мы нагло бродим посреди священных прудиков. По его реакции можно было достаточно реалистично догадаться, что с нами сделали бы военные, не отлучись часовой на ночь по житейским делам. Разумеется, ответственный солдат не мог оставить пост без присмотра, и в своё отсутствие поручил охрану термитам, известным своей высокой организацией.
Тем не менее, Базель всерьёз заразился волнением гражданина; мы не стали задерживаться у всё равно неинтересных берегов и двинулись дальше. Действительно, сразу встретилось несколько военных кортежей. Двигались они, как и положено настоящим милитаристам, быстро и в разные стороны. По всей видимости, термиты успели доложить о вторжении в мутные воды, и в погоню был послан самолёт. К несчастью для авиации, нужда именно в этот момент вынудила нас притаиться в придорожных кустах, поэтому запас бомб, фугасов и кокосовых орехов нерастраченным вернулся на базу.
День посвятили облову приграничного с Мозамбиком района. Нашей целью был коренной житель этих - N. makondorum. К сожалению, область уже давно не посещали дожди, и до следующей «точки» мы доехали лишь в 14 часов. Правда, около десяти часов утра обловили несколько луж в пересохшем русле одного из притоков реки Рувума (Ruvuma). Мы бы проехали мимо, если бы не заметили стирающих бельё женщин.
Стирка — это национальное развлечение танзанийских женщин. Конкурировать с популярностью стирки может разве что ходьба по дорогам с какой-нибудь тяжестью на голове. Обычно это 20-литровое ведро из-под краски, в крайнем случае - мешок-другой риса, или четырёхметровое бревно. В России я часто слышал от женщин, что без дамской сумочки они не чувствуют себя вполне одетыми. В Танзании пластиковое ведро значит гораздо больше. Без такого ведра женщине не выйти замуж. Ведро — это и есть семейный очаг. В свою очередь всё, чего в жизни надо добиться мужчине — найти подходящую женщину с ведром. А уж вокруг конгломерации женщины и ведра сами собой нарастут дом, огород, дети и еда.
Лужа, у которой столпились женщины, не превышала размером табурет. Нам с Андреем стоило больших трудов удержать Стрельцова, который норовил взбаламутить воду и оставить прачек без работы. Вокруг собралось десятка два детишек, которые поняли задачу и жестами пригласили нас в путешествие. Через тридцать минут ходьбы по кустам они вывели нас к сильно заросшему прудику сложной формы. Хоть и тут вода использовалась для стирки и для питья, но объём водоёма был приличный, и Сергей немедленно приступил к ловле. Мы же с Андреем остались на берегу в беспокойном окружении. Африканцы страшно не любят фотографироваться. Не знаю, в связи с чем, но сфотографировать их можно только исподтишка. Те, кто видит камеру, убегают бегом.
Никаких нотобранхиусов не попалось, ловились только симпатичные астатотиляпии и барбусы.
Тем не менее, мы были благодарны нашим проводникам, и в этой связи совершили совершенно непростительную глупость - решили раздать детям запасы мангового сока. К сожалению, детей к тому времени собралось около тридцати, а бутылок оказалось чуть больше десятка. Благотворительность превратилась в страшную бойню... Веселые и мирные дети обратились в стаю диких дворняг. Они дрались и кусались в придорожной пыли; самые сильные с добычей убежали прочь, а мелкие и хилые остались плакать ни с чем. Мы были шокированы, но никаких гостинцев у нас больше не было... Уверен, что те, кому не досталось бутылок, будут любить и уважать старших товарищей, но до конца дней ненавидеть мзунгу («беложопых»). Чуднее всего, что вокруг на деревьях висели никому неинтересные, но вкуснейшие и спелые, натуральные плоды манго...
В подавленном состоянии мы поехали дальше по дороге, которая подняла нас на 600-800 метров над уровнем моря.
Дорога тянулась через безлюдные, унылые плантации кешью.
День перевалил за полдень, и мы приняли решение позавтракать. Тем более, что как раз въехали в большую деревню Нанханга (Nanhyanga).
Как и во многих местах, здесь ведётся планомерный и очень неспешный ремонт дороги. От ближайших скал привозятся отколотые кувалдой куски доломита (?), и кувалдой же дробятся, уже на месте, в мелкую щебёнку. Этой щебёнкой выстилается дорога. Странно, но в именно в Нанханге занудной работой заняты мужчины. Обычно такой ерундой занимаются женщины, отдыхая от приготовления пищи, уборки дома, стирки и воспитания детей. На первый взгляд подобный труд кажется неэффективным почти до бессмысленности, однако на практике всё не так. Отсутствие тяжёлой техники позволяет обеспечить занятостью большее количество населения, что, безусловно, очень разумно со стороны правительства. Если, конечно, это правительство управляет страной, а не кооперативом.
Центральная улица деревни уже устлана изумительно калиброванной щебенкой, и на ней нет всепроникающей пыли от песка, из которого строятся второстепенные дороги.
Мы позавтракали куриным бульоном и купили несколько метров прекрасной клетчатой ткани. Собираясь в Африку, я положил в дорожную сумку две пары шорт, рубашку и новейшие болотные сапоги, которые купил взамен вконец износившихся старых, ещё советских. А старые, с чистой совестью — выкинул на помойку. Каково же было моё удивление, когда у первой же лужи в моём багаже обнаружились именно старые, советские сапоги. С огромными прорехами. С прошлым, знаете ли, не так просто расстаться. Зато где-то в Москве ходит очень крутой бомж в немецких вейдерсах... В общем, мокрая резина натёрла ноги до невозможности. Но мягкие портянки из танзанийского материалу за пару дней вернули меня к жизни.
Повеселевшие после перекуса и шопинга, мы поехали дальше. И вскоре нашему взору открылся спуск в долину, а значит — к воде.
Первая «зачётная» (восьмая) точка принесла нам всё тех же меланоспилусов в компании с барбусами и астатотиляпиями. Зато в двух следующих попались запланированные макондорумы.
Около последней лужи нас встретила страшноватого вида кукла, оброненная какой-то девочкой. Мамы, готовы ли вы пожертвовать клоком своих волос ради забавы ребёнка?
Ещё засветло мы приехали на ночёвку в город Масаси (Masasi) и нам улыбнулась удача в виде четырёх свободных, и совершенно роскошных номеров в отеле.
Мы немного перекусили, высадили улов в нерестилища и отправились спать.
На следующий день мы запланировали авантюрное, учитывая засушливый период, посещение легендарной Накапани.
Масаси-Масаси
Накопаня — это деревня. Никаких легенд про неё, конечно, не существует. Может быть точнее было бы — мифическая. Хотя чем отличаются мифы от легенд — сказать не берусь. Известна она в кругу любителей килли самым красным из макондорумов. Выловленным аж в 1979 году. Не то, чтобы это место находилось в непролазных джунглях или землях саблезубых людоедов. Но район достаточно отдалённый и маловодный, не блещет видовым разнообразием. А макондорум имеет большой ареал обитания, и за тридцать с лишним лет ни один из рыболовов не захотел потратить день просто ради «более лучшей» рыбы.
Нам тоже было жалко целый день на одну рыбу, но житейская логика подсказала, что время есть. Изначально мы собирались заехать в Кению. Для жителей Восточноафриканского сообщества (включающего в себя Бурунди, Кению, Руанду, Танзанию и Уганду) действует безвизовый режим передвижения. Мы же заплатили 50 евро в Москве за танзанийскую визу, и рассчитывали заплатить столько же за кенийскую. Но оказалось, что танзанийская виза рассчитана на однократное пересечение границы. Т.е., возвращаясь из Кении, мы должны купить ещё одну, опять за 50 евро. Можно было бы заплатить в Москве 100 евро за мультивизу и избавить себя от лишних хлопот на границе, но в сумме всё равно получилось бы 150 на человека. «Однако!», говорил в таких случаях Ипполит Матвеевич. Ко всему прочему, основная цель нашей экспедиции, паранотобранхиус оцелятус, до сих пор путешествовала с нами в унылом одиночестве. Поэтому мы решительно пересмотрели свои планы, полностью сократив культурную программу и отказавшись не только от межгосударственных визитов, но и от посещения национальных парков. Что мы, слонов что ли не видали? Вместо этого наметили обследовать три удалённых и давно не посещаемых аквариумистами места, а так же непременно поймать хотя бы одну самку оцелятуса.
К тому же гостиница в Масаси оказалась настолько уютной и дружелюбной, что мы были вовсе не прочь провести в ней ещё одну ночь. Хозяин заведения, которого изначально мы ошибочно приняли за навязчивого бомжа, оказался чрезвычайно любезен, лично сервировал отличный ужин (к жареной на углях курице прилагались чипсы (жареная же картошка) и восхитительные круглые перцы, и даже подобие салата из нарезанных огурцов и помидоров). Дежурил на крыльце гостиницы и регулярно приносил свежее пиво, пока мы обсуждали грядущее. Отдельную благодарность хочу выразить от себя лично — за протянутую из кромешной тьмы руку, которая глубокой ночью вытянула меня со дна сточной канавы на обочине неведомой улицы. С другой стороны, именно хозяин гостиницы и привёл меня на эту улицу... Не со зла, конечно, а за местными сигаретами. Очень приличными.
Поскольку мы планировали вернуться вечером, то рыбу можно было с собой не брать. Надо сказать, что на утренние сборы уходит уйма времени — рыбу выловить из нерестилищ, рассадить по пронумерованным бутылкам и пакетам, икру (если она есть) собрать, упаковать и тоже пронумеровать... Но встали мы один чёрт раньше петухов. Чем сильно расстроили Базеля и немало удивили уже упомянутого хозяина гостиницы и его почтенную супругу. В свою очередь, они не остались в долгу, безропотно разожгли угли, накормили нас яичницей и напоили растворимым кофе. Отвратительный растворимый кофе — одна из неразгаданных мной загадок Танзании. Местные жители его обожают. И это не смотря на тот факт, что все склоны окрестных гор и холмов заросли кофейными деревьями. И танзанийский кофе очень хорош. Скорее всего, разгадка кроется в кодексе акуна матата (жизнь без хлопот). Мне он близок и понятен: мой домашний пёс Дагус тоже не будет сидеть, если есть возможность лежать. По этой же причине трудно выпить знаменитого чая масала (Masala Tea). Что-то надо смешивать, где-то искать и хранить молоко...
Однако, дарённому коню в зубы не смотрят, и плохой кофе к завтраку лучше, чем глоток воды натощак. Базель так вообще обнял кружку обеими руками и вливал горячий напиток в узкий зазор между вязанной шапкой и наглухо застёгнутой курткой. Утренние 20 градусов старика Цельсия — мороз для жителя побережья.
В полной темноте, сытые и довольные, мы выехали на охоту. Однако до 7-40 попадались речки и лужи с красным глинистым (песчаным) дном — абсолютно безрыбные.
Потом было две точки, населённые уже имеющимися в нашей коллекции номинальными макондорумами. И барбусами. 
Сила солнца достигла наконец момента, когда наш водитель Базель решился расстегнуть куртку и улыбнуться. Мы то, разумеется, уже вовсю обливались потом...
В 10-20 неподалёку от деревни Ликокона (Likokona) мы нашли лужу, кишащую прямо-таки гигантскими макондорумами.
Причём, помимо размера, самцы выделялись насыщенным красным цветом и могучим телосложением.
За свои выдающиеся экстерьерные данные, в дополнение к описанному в начале буквенно-цифровому коду рыбы получили дополнительное «Super red» в название. В этой же луже обитали черепахи, а окрестности облюбовали сцинки (?).
И снова нас ждали безрыбные (с рыбой, конечно, и мелкими креветками, но без нотобранхиусов) ручейки и речки. Об их существовании мы, зачастую, узнавали за несколько километров. Наверное, ничто так не ценится в Африке, как вода. И она всем нужна от рассвета, до заката. По направлению движения местного жителя с пустыми, или полными ёмкостями, легко определить источник.
За весь день мы встретили лишь несколько машин, в основном грузовиков с урожаем. Последним оказался автобус с надписью “OBAMA TRANS” я не мог его не сфотографировать. Жаль, что не занимаюсь транспортными перевозками, непременно зарегистрировал бы компанию с патриотичными изменениями в названии.
Мы покинули густонаселённые земледельческие районы, проехав безымянную деревушку, и выжженные её жителями окрестности, оказались на землях масаев-скотоводов.
Обычно никакой явной границы между скотоводами и земледельцами нет, но в этом месте их земли разделяли космические пейзажи.
А потом, через семь часов езды по дорогам разного качества, была Накопаня.
Если честно, макондрум из Ликоконы, показался мне ярче, чем рыбы знаменитой накопаньской популяции. Хотя возможно, что дело скорее в конституции, чем в окраске.
И тут можно сказать несколько слов о популяциях вообще (слова мои, музыки нет). Многие не понимают и, мало того - считают едва ли не браконьерством вылов рыб из природных биотопов. Это непонимание, конечно же, происходит или из недостатка информации, или же — из обычной обывательской глупости. Живет же великая масса народа, верящего в существование «правильного питания», и, что для меня и вовсе за гранью — в пользу от этого самого питания.
Природные популяции многих видов ничтожно малы. Удивительно, но у некоторых видов известных естественных ареалов как бы и нет. К примеру, Н. Стенфорда (N. steinforti) пойман в 1976 году, и существует только в аквариумах любителей и генетиков. В этом смысле икромечущим карпозубым здорово повезло — учёные всего мира изучают этих «скоропостижных» рыб в стремлении продлить человеческую жизнь (позвоночное, имеющее полный цикл жизни, от вылупления до смерти, всего в 3-4 месяца позволяет оперативно наблюдать и пытаться влиять на процесс старения). Беда в том, что эти учёные не нуждаются в большом видовом разнообразии. Есть ещё, правда, некоторое количество «описателей». Большое видовое разнообразие и чрезвычайная полиморфичность видов позволяют постоянно «вычленять» новые виды и расы, что даёт «описателям» богатую возможность для публикаций и диссертаций. Но этим гражданам живые рыбы не нужны.
А развитие человечества продолжается полным ходом — строятся новые дороги, разрабатываются новые месторождения чего угодно, развивается сельское хозяйство, возводятся плотины. Всё это варварство не может не влиять на хрупкие экосистемы. Слоны, носороги и всякого рода тигры, хоть и в единичных экземплярах, но находят защиту в национальных парках и заповедниках. Большие животные имеют всем понятную туристическую ценность. А разная шняга, вроде мелких птиц и прочих насекомых, вполне может уступить свою нишу в эволюции айпадам и олимпиадам. Что уж говорить о десятке луж 3 на 4 метра, разбросанных на гектаре степной земли?
Мало того, расширению ареалов большинства видов препятствуют и естественные причины, в виде более стойких и пластичных видов (в областях, посещённых нами — меланоспилусы и макондорумы).
Вот здесь пора вспомнить об энтузиастах. В загашнике любителя «средней руки» может насчитываться пара десятков видов африканских и южноамериканских рыб. Эти коллекции самодостаточные, но обычно любители, даже из разных стран, регулярно обмениваются генетическим материалом (икрой). Что уж говорить о людях, всерьёз увлечённых этими рыбами? Десятками могут исчисляться географические морфы каждого вида, до поры бережно хранящиеся в тщательно пронумерованных пакетиках. В этом смысле жители пересыхающих водоёмов однозначно продлили своё существование.
Сбор рыб ведётся по самой низкой воде. В некоторых случаях мы ловили уже не в воде, а в жидком иле. Причём и его было так немного, что у восьмисантиметровых рыб спины торчали из воды. На африканском солнце, возможно, эти лужи доживали буквально последние минуты. Ни о каком нересте в таких условиях речь идти не могла. По берегам мы находили иссохшие и более-менее свежие трупы нотобранхиусов. Ну и, конечно, видели бесчисленное множество растрескавшихся лож рек, ручьёв и прудиков без малейшего намёка на воду и, соответственно - её обитателей...
Но в Накопани с водой всё было более-менее в порядке. С одной стороны, масаи, как и земледельцы, выжигают леса под пастбища. А с другой — копают ямы-поилки для своих бесчисленных стад. Такие ямы — едва ли не лучшие прибежище для нотобранхиусов. Про качество воды стоит умолчать, но толстый слой навоза на дне — отличный субстрат для сохранения икры в засушливый период. Ко всему прочему, расщелина между ногтями коров почти наверняка является разносчиком икры по территории достаточно обширных пастбищ.
Обратная дорога была очень длинной. Мы втроём не преминули этим воспользоваться, и неплохо выспались. Базель несколько раз тоже пытался прикорнуть, но африканские сельские дороги похожи на российские (правда — на лучшие российские...), и в нужный момент будили его.
Поэтому вечером по приезду я сохранил достаточно сил для пары фотографий ранее пойманных рыб: N. rubripinnis, 1-я точка:
N. luekei, 3-я точка
N. sp. 4 из 4-ой точки
Первый вожделенный N. ocellatus, 3-я точка
N. makondorum Likokona из точки 13
Масаси-Ливали
С большой неохотой мы покинули гостеприимный и сытный Масаси, и вернулись в безраздельное царство меланоспилуса. Даже такой крупный и агрессивный нотобранхиус вынужден считаться с некоторыми соседями.
Этот мешкожаберный сом не выглядит слишком уж опасным, но в основном нам попадались куда более весомые рыбины. Впрочем, если у нас были зрители из числа местных жителей, они радовались любому сому. Надо пояснить, что всю «не товарную» (не интересную нам рыбу) мы или отпускали, или — отдавали африканцам. Они не брезговали ни трёхсантиметровыми барбусами, ни такими же харацинками. Вся добыча аккуратно нанизывалась на травинку (или сжималась в потном кулаке вместе с прибрежным песком — зависело от интеллектуального развития счастливца), и к концу рыбалки улов был достаточен для стакана крепкой ухи. А мешкожаберный сом, пусть и 10 см длинной, был чем-то вроде нежданной стерляди для подмосковного ловца фанерной густеры.
Мы стремились в штат Морогоро, но за один день преодолеть такое расстояние даже Базелю и его видавшей виды «тойоте» явно не под силу. Поэтому мы разбили путь на пять дней — Масаси:Ливали:Килва Масоко:Кибити:Дар-эс-Салам:Морогоро. Мы собирались зарезервировать в приснопомянутой «Эконо лодж» самый бюджетный номер, и оставить накопленную рыбу в нём, так как сидеть в машине уже было тесновато. Да и Базель, как молодой супруг, постоянно проявлял признаки душевных терзаний и физической тоски. В общем, чтобы сохранить относительный комфорт перемещений и не доводить Базеля до греха с какой-нибудь селянкой, мы утвердили такой крюковатый маршрут. На наш взгляд, можно было повернуть в Морогоро сразу из Утете, Но Базель сверкал белками глаз, заламывал руки и говорил о «вери, вери бед роад». Ко всему прочему, Стрельцов утвердился в мысли, что третья точка была недостаточно исследована и к ней необходимо вернуться. Сергей хищно присматривался к женским вёдрам (подчёркиваю — Вёдрам, это не опечатка), в абсолютной решимости вычерпать лужу к чёртовой матери, если не будет другого способа поймать самку оцелятуса. Значит, от Утете наш путь однозначно вёл в Дар-эс-Салам.
В окрестностях Ливали мы также рассчитывали отыскать красочного некрупного Н. кардиналис (N. cardinalis).
Но как-то глупо просто ехать, когда вокруг Африка. Поэтому продолжали прочёсывать каждую встречную лужу.
У одной из таких луж мы стали свидетелями поучительной сценки. Две девчушки, лет 12-14, ехали куда-то по своим девичьим делам. Заметив на обочине змею, они остановились, и забросали рептилию камнями. Внимательно и деловито рассмотрев трупик, девушки не нашли в нём гастрономической ценности, и спокойно отправились дальше. Уверен, что русские женщины просто напугали бы и себя, и нас, да и глухую рептилию своими воплями, вовсе не подумав о изысканном ужине для главы семейства.
Речка Мбвемкуру (Mbwemkuru river) встретила нас традиционными постирушками.
Помимо привычного набора из астатотиляпий, барбусов и алестовых, порадовала нас поимкой подобия ампулярий. В Азии я находил южноамериканских ампулярий всюду, поэтому не сильно бы удивился, увидев их и в Африке. Но в Азии икру этих гигантов было видно издалека, иногда даже раньше, чем воду. Здесь мы не нашли ни одной кладки. Так что, вполне вероятно, это кто-то другой... Зато, как выяснилось уже дома, улитки с удовольствием едят не только анубиасы, включая корневище, но и сырые овощи типа моркови и картофеля. Причём мне-то столько не съесть. (фото)
С моста через речку виден дым лесных пожаров.
Сначала мы думали, что это случайные возгорания, но, вероятнее всего, так масаи расчищают места для новых пастбищ, а крестьяне — для плантаций. Масштаб пожарищ огромен, фотографии просто не в состоянии передать угнетающее впечатление от горелого леса... Не буду и пытаться.
Новая большая лужа — новые постирушки. Но в поисках неведомой рыбы сгодится и прачечная. Увы — только меланоспилусы.
В этих местах вода сохранилась в речках и некогда приличных прудиках, все более-менее подходящие для наших целей лужи и канавки пересохли. Но там, где находилась вода, непременно таились меланоспилусы. Этот, неведомого назначения в совершенно безлюдной местности, колодец диаметром 1,2 м и глубинной 1,5 м, хранил в себе 5-тисантиметровый запас воды. А в воде жили меланоспилусы.
Большая часть дороги проходила по пепелищу. В одном месте лес горел только с одной стороны дороги, и нам повезло стать свидетелями презабавнейшего (хотя не без трагической подоплёки, конечно) действа — бегства хамелеона от огня. Никаким боком не приспособленный для скоростных передвижений, тем более - по земле, зверь тщательно выбирал место для установки каждой лапы. По всей видимости, мозг подсказывал ему, что бегство должно быть более стремительным, от чего туловище постоянно раскачивалось в нетерпении. Но у мозга своя работа, а у ног — своя. Они её делали вполне самостоятельно. Ящер свирепо вращал глазами, раздувался и шипел от негодования. Но каждая нога замирала в воздухе минут на пять перед новым шагом. А пару раз, кажется, и вовсе возвращалась на своё прежнее место. Я очень живо вспомнил своего первого водителя Колю — сам он ездил на стареньком, но приёмистом БМВ, а меня возил на моей 31-й волге. После остановки на светофоре Коля начинал раскачиваться взад-вперёд, с грустью глядя вслед более юрким попутчикам и пытаясь своим весом разогнать продукт советского автопрома.
К сожалению, остаётся только догадываться, сколько хамелеоньих собратьев не смогло выбраться из полыхающего кустарника...
К раннему вечеру мы добрались до Ливали, где не без труда нашли гостиницу, в которой нам не отказали в воде для душа. Гостиница оказалась вполне сносной. Ведь можно же считать просто милым чудачеством расположение туалетной бумаги в душе?
Зато пиво было холодное, и его было сколько угодно.
Ливали-Килва Масоко
Первой в этот день была обловлена солоноводная лужа, единственными обитателями которой были очень красивые, трёхсантиметровые красноголовые артемии. К сожалению, сохранить их живыми не удалось.
Затем произошло нечто значительное. Вот эта лужа (20-я точка нашего путешествия) являлась фрагментом пересохшей системы луж. Оставив Сергея с Андреем облавливать её, я углубился в кусты на заднем плане фотографии. Там обнаружилась аналогичная лужа, а на её илистом берегу — полусгнивший труп гигантской, сантиметров 14, самки меланоспилуса. Я, уже повидавший сотни этих рыбёх, немало удивился такому размеру, и немедленно позвал экспертов. Они бы высмеяли меня, если бы могли говорить. Перед нами лежала, пусть и в не самом приглядном виде, самка оцелятуса.
К этому времени ребята уже наловили прилично меланоспилусов в первой луже.
Но меланоспилусов разных вариаций у нас уже было предостаточно, и за орудия лова, несмотря на скромный размер луж, мы взялись втроём. Понятно, что первым попался самец.
Однако через какое-то, совершенно неопределённое время Сергей (кто же ещё?!!) поймал самку. Разве не красавица?
Затем удалось наловить оцелятусов и в первой луже! И конечно же, в обеих лужах жили кардиналисы.
Эти крохотные нотобранхиусы служили основным кормом для меланоспилусов и оцелятусов. К сожалению, все рыбы оказались прямо нашпигованы паразитами. Особенно хорошо их видно на почти прозрачных самках кардиналисов. Поскольку метацеркарии располагались в мышечных тканях, нечего и думать о каком бы то ни было лечении. Главной задачей становилось поддержание жизни не только рыбок, но и паразитов... И, конечно же — возможно скорое получение полноценной икры от трофеев.
Кардиналисы, похоже, как никто понимали, что смерть совсем рядом. Если не сожрёт оцелятус, и не убьют паразиты, то через неделю просто высохнет лужа... Поэтому они, изъеденные и ободранные, невозмутимо продолжали нереститься в накопительных емкостях сразу же после поимки.
Кроме вожделенных нотобранхиусов, в этих маленьких водоёмах обитали ампоки, барбусы, креветки и продолжающие надеяться на лучшее (хотя и без особой веры в глазах) астатотиляпии.
Дальше день был похож на фантазийный сон любителя нотобранхиусов. Следующая лужа (точнее — цепь дренажных канав, уходящих глубоко в лес) оказалась населена нетипичным меланоспилусом, получившим в название дополнительное affinis.
А потом в каждой луже ловились оцелятусы и кардиналисы. Сергей был в почти религиозном экстазе.
Пришедшие в полуденный зной испить воды быки боялись приближаться к берегу, и робко толпились неподалёку.
Оцелятусы попадались всё крупнее и ярче, и, наконец, в какой то момент ловцы сдались. Пойманную рыбу стали выпускать обратно.
Апогеем стала поимка четырёх оцелятусов в луже, вообще лишённой воды. Все другие рыбы в ней уже выдохли, и только они извивались в буквально сантиметровом слое жидкого коровьего навоза.
Мы свернули снасти, парнокопытные бросились на водопой, обезьяны покинули наблюдательные посты.
В темноте мы приехали в Килва Масоко. Пришлось довольствоваться достаточно спартанскими номерами, правда, не без африканского изыска. Неизвестный нам архитектор решил, что гипсовые розетки под люстру хороши сами по себе, что бы прятать их за лампочкой.
По приезду обнаружилось, что дно всех пакетов с самками оцелятусов усыпано крупной прозрачной икрой. У самых крупных самок её количество доходило до 40 штук. Тем не менее рыбы были высажены в нерестилища, и в большинстве утром также была обнаружена икра. Но несколько рыб, к нашему великому сожалению, погибли. Все они были сильно покрасневшими и имели раздутый вид из-за разлагающихся метациркарий.
