За стеклом бушует метель. Несмотря на то, что стрелки моих часов показывают начало десятого утра, на улице серая предрассветная декабрьская мгла. Дни совсем короткие: уходишь утром в школу в темноте, и возвращаешься опять в сумерках. Впрочем, сегодня я не пошёл в школу. Сейчас как раз заканчивается первый урок из «сдвоенной» литературы. Я очень люблю разного рода литературу, честное слово. Но совершенно не выношу уроков этой самой литературы. Одно дело — прочитать что-либо с удовольствием, но что за бред додумывать всем классом, что на самом деле хотел сказать автор? А ведь надо ещё связать прочитанное с позитивными решениями последнего съезда партии. На прошлой неделе я объяснил нападение Дон Кихота на ветряную мельницу глубоким душевным расстройством, и с линией этой самой партии моё мнение не совпало...
Со звоном лопнуло стекло в дальнем углу. Это местные вороны воруют из вольеров у по-зимнему сонных хищников кормовые кости, и не могут их далеко унести. Роняют где ни попадя. Вот сейчас не повезло куполу оранжереи садово-парковой секции Московского Зоопарка. Я приехал в гости, но ребята пошли пилить упавшее на большом пруду дерево. И за портвейном, конечно. Об этом говорилось в записке, наколотой на секретный гвоздик с ключами. В ожидании разглядываю развешеную на проволочных крючках коллекцию тилландсий. Где-то под стеллажом мило поёт квакша, по углам поскрипывают сверчки. Из гранённого стакана отхлёбываю горячий, крепкий чай. Определённо, катились бы они со своими уроками. Хоть литературы, хоть астрономии...
Хлопнула тугая дверь тамбура. Хлопнула один раз. В тамбур с улицы ведёт короткая крутая лесенка и крохотная дверь. Даже мне надо наклоняться, чтобы войти. Человек неопытный и нерасторопный непременно получает дверью по жопе, промешкав на входе. Поэтому удара бывает как минимум два: сначала по жопе, а потом дверь хлопает об косяк. Затем этот неопытный человек начинает метаться в тамбуре; по какой-то причине там нет ни окон, ни освещения. Зато в изобилии имеются грабли, лопаты и прочий неустойчивый и звонкий шансовый инструмент. В общем, новичка слышно сразу и далеко. Иду встречать гостя.
Гостя, однако, я вижу впервые. Он одет в мешковатое чёрное пальто, засыпанное снегом, и шикарные чёрные же усы под мясистым крючковатым носом. Портфель намекает на интеллигентность, но вот усы стоило бы постричь. Я вежливо здороваюсь.
Человек кашляет (не в кулак), и начинает издавать звуки, шевеля толстой нижней губой сквозь усы. Догадываюсь, что это речь, но не понимаю ни слова. В смущении развожу руками. Человек закатывает глаза и, судя по интонации, спрашивает: «Внепитнов?» Чувствую себя крайне неловко, говорю - «Вы проходите, сейчас Хитров подойдёт». «Ну, я и спа-шир-ва — вне-пит-нов!» - по слогам грозно чеканит незнакомец и проходит в комнату. Обводит взглядом стол, выбирает стакан почище и дует в него. Достаёт из внутреннего кармана пальто полбутылки «Агдама», протягивает мне - «навай!» Вздыхаю, и разливаю портвейн по стаканам. Выпив, странный дядька начинает что-то оживлённо рассказывать, судя по всему, интересуясь моим мнением. Я время от времени киваю, его такая реакция устраивает. Через семь минут он хлопает себя по коленке, откидывается на спинку стула и смеётся. Очевидно, история закончена, я вежливо улыбаюсь; он идёт справлять малую нужду за оранжерею.
В этот момент приходят хозяева — Игорь Хитров с бензопилой на плече и Колька Морозов в дырявом тельнике под промасленной телогрейкой. Приносят три бутылки «Кавказа» и я рассказываю им о чудаке. Чудак возвращается, нас представляют друг другу: «Влад Королёв - Коля Мягков». Не думаю, что Мягков к тому времени хоть раз слышал обо мне, но я его уже отлично знал по многочисленным публикациям. Мы откупориваем принесённый элексир, и в какой-то момент я начинаю прекрасно понимать речь, которую до этого считал иностранной. Мало того, я вспомнил его рассказ. Мой новый знакомый, автор многих книг и статей по аквариумистике, рассказывал весёлую историю о том, как он первым привёз в Москву щенка чихуахуа. Которого спёр из открытого окна автомобиля в Мюнхене.
Шли годы, я взрослел, Коля матерел. Я выискивал место для 30-литрового отсадника, Коля искал спонсоров для изучения акул в Таиланде. Я бросил университет, не посетив ни одного занятия, Коля защитил диссертацию. Я выбивал разрешение на ввоз рыбы у московских чиновников, Коля — компенсацию за утерянный после цунами дом на Пхукете. Я купил старую печатную машинку, а Коля уже был почётным членом японских, немецких, английских и американских университетов и научных обществ.
Со времением я стал запросто понимать его неразборчивую речь трезвым, и почти научился отделять зёрна от плевел в его рассказах. Но всё равно не мог не ссудить ему ста баксов после очередного рассказа о покупке колхоза в Белоруссии, например. И никогда не ждал возврата денег — это была плата за знакомство с удивительным человеком. Даже срок-поселение за мошенничество с продажей не принадлежащей ему земли не остановил фантазёра. И превратился в реальную колонию. Потом были фермы по восстановлению поголовья сиговых в Европейской части России, поиски пресноводной акулы в материковой части Индокитая, лекарство от СПИДа, многое другое. Искренне жаль, что ни один из его проектов не претворился в жизнь.
Мне могут возразить, что все проекты изначально были фантазийными. И это — в лучшем случае. Да, были. Никаких пресноводных акул в Азии нет. Поголовье сиговых одними фермами не восстановить. Его лекарство от рака не лечит рак. Но разве перечитывали бы мы «12 стульев», если Остап нашёл бриллианты на 10-ой странице? Или вообще — нашёл? Зато Коля научил меня правильно содержать рамирез. При той температуре, которая есть. И именно при 20-23 градусах мне удалось наконец вырастить нормальных самцов, размером со спичечный коробок и с отличным иммунитетом. Да и вообще - отрицательных результатов ни в науке, ни в аквариумистике не бывает. Опыт есть опыт. Следующий за тобой учтёт его, и будет делать свои ошибки, а возможно - придёт к успеху.
Так или иначе, Николай Александрович умер и для многих стал классиком аквариумной литературы. Болел, лежал в больнице. Пить после лечения не бросил, и умер. Может быть, кому-то пригодится и этот его последний опыт. С другой стороны — все мы когда-нибудь умрём. Обязательно.
