Эта история началась со случайной находки на ближайшей помойке. Совсем случайной её, конечно, не назовёшь. В детские годы мы никогда не проходили мусорный контейнер, не осмотрев его на предмет выброшенных аквариумов или просто кусков стекла более-менее приличного размера. Эти сокровища стаскивались в ДЮК «Восток», в котором с июля 1980 года существовал кружок «Юный натуралист».

Там, под одобрительный свист многочисленных птиц, старые аквариумы преображались. Рассохшуюся замазку нещадно выковыривали, битые стёкла выколупывали из ржавых каркасов, сами каркасы зачищали железной щёткой и красили «Кузбаслаком». Со второй, а то и с первой попытки из огрызков стекла вырезались новые днища или боковины, вставлялись на положеное место и, в адском дыму, заливались кипящим битумом.

Новенькие аквариумы отправлялись в экспозицию или пополняли лабораторные стеллажи. Все металлические стойки в кружке, сваренные шефами из отличного 50-го уголка, были любовно обшиты 10-мм фанерой. Фанеру приходилось добывать самим. Люди моего или старшего поколения конечно помнят, что в СССР не было большого числа рекламных конструкций. Ну, то есть было какое-то «летайтесамолётамиаэрофлота», но весьма немногочисленное и нашим требованиям не отвечающее. Зато все проспекты и улицы средней величины украшали мудрые, жизнеутверждающие лозунги и изречения. От незамысловатых «Решения XXVI Съезда КПСС — в жизнь!» и «Пятилетку за три года!» до весьма пространных высказываний руководителей государства. Климатические условия и птицы делали своё дело, генсек изрекал что-то новое, и время от времени эти огромные щиты обновляли.

Времена были сытные, поэтому замену производили кардинальную, никаких дешёвых наклеиваний новых бумажек поверх старых. Старые листы фанеры до обеда отвинчивались и складывались в аккуратную стопку. После обеда на ГАЗончике привозили новые, с актуальными буквами, а старые грузили в кузов и увозили. Нашей задачей было успеть за время обеда перетащить к себе максимальное количество фанерных листов. Так, за один только 1980 год мы собрали самое большое собрание сочинений Л.И. Брежнева на фанере в мире.

Впрочем, я отвлёкся от основной темы повествования.

Итак, однажды на помойке была обнаружена детская ванна прелестного розового цвета. Поскольку она была абсолютно целой, то мы не видели причин, почему не забрать вещь себе. Почти неделю строились разнообразные предположения, для чего бы, собственно, её употребить. Провидение, как часто бывает в таких случаях, решило всё за нас. Воспитаник Клуба, к тому времени студент 1-го курса кафедры «рыбоводство» ТСХА притащил упаковку гонадотропина. Другой воспитаник, мечтающий об арнольдоподобной фигуре, одолжил гигантский 30-кубовый шприц. Естественно — стеклянный, разумеется - с гнутой, толстой, тупой иглой. Только через такую иглу феноболин мог проникнуть в самую глубь тщедушного организма будущего атлета. Нет нужды уточнять, что все члены Клуба были людьми высокоинтеллектуальными и целеустремлёнными, не смотря на юный возраст.

Целью нашего эксперимента изначально было поставлено разведение макрогнатусов. Конечно, мы внимательно рассмотрели варианты разведения рыб-слонов, лжелопатоносов и даже большой американской рыбы — арапаимы. Но никого из экзотических кандидатов в нашей коллекции не было. А макрогнатусы, на их беду — были. Два маленьких и один большой. Большой был назначен самкой, а у маленьких, собственно, не осталось выбора. В советские времена существовало только два пола, всё остальное считалось ругательством.

Конечно, и эти три рыбки были ценнейшими экспонатами клубной эскпозиции. Поэтому первыми жертвами гормональной провокации пали два телескопа. До сих пор не уверен, что эксперимент можно считать научно чистым, поскольку поджарый одноглазый самец выжал подслеповатую самку, не дожидаясь разрешающей инъекции. Возможно, гламурный розовый цвет ванной в сочетании со свежей водой сыграл решаюшую роль, и наши уколы лишь доставили карасям определённые неудобства. Но главное, что они не сдохли ни в процессе экзекуции, ни через сутки.

Окрылённые лёгким успехом, мы отодрали золотушную икру от пластикового ложа, заполнили нерестилище свежей водой, и приступили к взвешиванию производителей макрогнатусов и расчёту доз волшебного зелья. Карасей-то мы укололи «на глаз», но для макрогнатусов была важна каждая деталь. Процесс взвешивания рыб сам по себе заслуживал бы отдельного рассказа: «Как с помощью старых аптекарских весов и одной гирьки со стёртой нумерацией не ошибиться с дозировкой?» Но я уже истратил слишком много драгоценной кириллицы и читательского внимания на описание фанерной библиотеки. И самое главное — теперь не помню детали. Так или иначе, мы пришли к каким-то конкретным массам и объёмам.

Практическое исполнение операции было доверено двум персонам — Вашему покорному слуге, как младшему в коллективе и не успевшему обзавестись комплексами, и Серёге, как самому флегматичному — у такого не задрожит рука в ответственный момент.

Полотенце намочено, рыбы нервно плавают в промежуточном отсаднике, чай заварен. Все посторонние удалены из складской комнаты, которая временно стала лабораторией. Мы решительно растворили снадобье в пузырьке, навинтили чудовищную иглу на фантасмагорический шприц. Я ловко выхватил сачком одного из самцов и без приключений вывалил его на мокрое полотенце. Самец скосил на меня глаз, судорожно взглотнул и юркнул на пол. Следующие десять минут мы провели на четвереньках, преследуя проворную рыбку среди клеток, стоек и мешков с кормами. Думаю, нам понадобилось бы значительно больше времени на поимку, но беглец избрал неверную тактику, облепив себя перьями и шерстью. Замаскироваться ему не удалось, а резвость была утрачена.

Учитывая первый опыт, второго самца выкладывали на операционный табурет вдвоём. Мы не стали выпутывать зверя из сачка, решив, что редкая ткань не будет серьёзной помехой стальной игле. Но тут нас поджидал новый сюрприз. Макрогнатусы оказались совсем непохожи на золотых рыбок ни темпераментом, ни конституцией, ни толщиной кожи. Самец был слишком мал, чтобы держать двумя руками, и слишком проворен, чтобы удержать его одной. За те секунды, которые я мог предоставить гарпунёру, он не мог проткнуть рыбку в нужном месте. Кожа была слишком прочной, а игла слишком тупой. Провозившись несколько минут, мы поняли, что проигрываем рыбе в битве характеров. Мне надо крепче держать, а Серёге — резче колоть.

Я навалился на табурет всем тельцем, наложив ладони друг на друга крест на крест. Макрогнатус дёрнулся в последней, отчаяной попытке спастись, и покорно затих. Между большими и указательными пальцами моих рук отчётливо виднелся фрагмент спины пациента. Я крикнул: «Коли!» И Серёга взмахнул шприцом.

Табурет не так велик, если рассматривать его как операционный стол. Особенно, когда ассистенты стоят на коленях друг против друга. С глухим стуком серёгин лоб врезался в мой. Новенькие роговые (пластмассовые, конечно!) очки брякнулись с носа, мир стал расплывчатым и неторопливым. Как настоящий учёный, Серёга не разжал после столкновения умов пальцы, и не выпустил из кулака шприца. Я тоже не ударил в грязь лицом, хотя, если честно, мне было легче удержать руки. Могучим жалом шприца Серёга пригвоздил мою верхнюю руку к табурету, и нижняя теперь держалась на месте сама по себе.

Как-то мы преодолели внезапно навалившуюся усталость, выдернули из меня и табурета иглу. Отправили второго самца на реабилитацию к первому, уже вполне оправившемуся и бодрому. Конечно, чай уже давно был выпит приятелями. Мы заварили новый. Решительно отвергли любую помощь и отдохнув, через полчаса на удивление легко прокололи всех трёх рыб.

На следующий день мы сделали повторную половинчатую инъекцию самке, через три часа она потекла. К сожалению, наши «самцы» оказались слишком молоды, и от них половых продуктов получить не удалось. Тем не менее, мы были рады и такому опыту. Тем более, что и рыбы, и мы остались живы. Хотя и пострадали, конечно.